Он жил в бесконечных странствиях, скрываясь, не то чтобы по-настоящему убегая от людей, но избегая их. И вот однажды странствия привели его в зелёный холмистый край, показавшийся ему таким прекрасным и радостным, как будто всё здесь приветствовало его, словно старого знакомого: он узнавал то поле в долине, где колыхались цветущие травы, то тучные луга – всё напоминало ему весёлое и невинное время, когда он не знал любви и ревности, злобы и мести. Это был тот край, где когда-то с товарищами он пас коров: лучшее время его юности глядело на него из далёких глубин невозвратного. Сладкой печалью отозвалось сердце Дасы на приветствовавшие его голоса: ласкового ветерка, шелестевшего в серебристой листве ивы, быстрого ручья, напевавшего такую задорную и весёлую походную песню, на звонкие голоса птиц и басовитое жужжание золотых шмелей. Всё здесь звучало прибежищем, родиной, и для него, привыкшего к бродячей жизни пастухов, ещё ни один край не казался таким родным.
Сопровождаемый этими голосами, звучавшими уже у него в душе, влекомый ими, с чувствами, похожими на чувства возвратившегося на родину, бродил он по землям этой приветливой страны, впервые за многие страшные месяцы не как чужой, не как гонимый, осуждённый на смерть беглец, а с открытым сердцем, ни о чём не думая, ничего не желая, весь отдавшись тихой радости настоящего, впитывая всё, что окружало его сейчас, с глубоким чувством благодарности и некоторого удивления перед этим новым, непривычным, впервые и с восхищением пережитым состоянием души, перед этой открытостью без желаний, этой весёлостью без страстей, перед этой радостной и благодарной готовностью к созерцанию. С зелёных лугов его повлекло в лес, под сень деревьев, в забрызганный солнечными пятнами сумрак; чувство возвращения на родину там ещё усилилось и повело его по тропинкам, которые ноги его, казалось, сами находили, покамест он, пробравшись через заросли папоротника – этот маленький лес, росший в большом лесу не увидел шалаш, а перед ним сидящего недвижимо йога – того самого, за которым он когда-то подсматривал и которому носил молоко.
Даса стоял, словно пробуждаясь от сна. Здесь всё было как прежде, здесь время не шло, здесь никто не убивал и не страдал; здесь жизнь и время застыли, подобно кристаллу, в незыблемом покое. Он смотрел на старика, и в его сердце возвращались те же восхищение, любовь и томление, какие он ощутил здесь, увидев его в первый раз. Он смотрел на шалаш и думал, что до начала больших дождей его следовало бы немного поправить. Затем он отважился осторожными шагами приблизиться к шалашу, вошёл в него, огляделся и увидел, что в нём почти ничего не было: ложе из листвы, высушенная тыква с водой и пустая плетёная котомка. Он взял котомку, вышел и принялся искать в лесу что-нибудь съестное, нашёл несколько плодов и сладких корней, вернулся, взял тыкву и принёс свежей воды. Вот он и сделал то, что здесь надо было сделать. А как мало нужно человеку, чтобы жить! Даса сел на землю и скоро погрузился в мечты. Он был доволен этим молчаливым, мечтательным покоем в лесу: он был доволен голосом в его душе, который привёл его сюда, где он ещё юношей ощутил нечто похожее на мир, счастье и родину.