Игра в бисер

Но вот Магистр повернулся к инструменту и опустил руки на клавиши. Сыграв тему, он, варьируя, стал её развивать, кажется, это была пьеса кого-то из итальянских мастеров. Юному гостю Магистр велел представить себе эту музыку как танец, как непрерывную цепь упражнений на равновесие, как последовательность меньших или больших шагов от центра некой оси симметрии и всё своё внимание сосредоточить на том, какие фигуры образуют эти шаги. Он ещё раз сыграл тему, затем умолк, словно задумавшись над ней, проиграл её снова и замер с полуопущенными веками, опустив руки на колени, как бы мысленно повторяя мелодию и вслушиваясь в неё. Ученик тоже прислушивался к мелодии в своей душе, видел перед собой обрывки нотных линий, видел, как нечто движется, мерно ступает, кружится в танце и зыблется. Он старался распознать эти движения и прочитать их, как читают замысловатые круги, описываемые птицей в полёте. Но фигуры путались, терялись, он должен был начать сначала, на мгновение его оставила сосредоточенность, и он сразу рухнул в пустоту, в замешательстве посмотрел вокруг, увидел тихое, самоуглублённое лицо учителя, невесомо мерцающее в сумерках, почувствовал себя возвращённым в те духовные пространства, из которых было выпал. И снова полилась музыка, он отмерял её шаги, видел линии её движения, смотрел и мысленно устремлялся вослед ногам незримых танцоров…

Йозефу показалось, что прошли многие, часы, прежде чем он опять потерял нить, снова почувствовал, что сидит на стуле, увидел циновку на каменном полу, последний отблеск сумерек за окном. Вдруг он ощутил на себе чей-то взгляд, поднял голову и встретился глазами с Магистром, внимательно смотревшим на него. Магистр еле заметно кивнул, проиграл одним пальцем пианиссимо последнюю вариацию итальянской пьесы и поднялся.

– Оставайся здесь, – сказал он, – я скоро вернусь. Найди эту тему ещё раз в себе, внимательно следи за фигурами. Но не принуждай себя, это всего лишь игра. Если ты заснёшь при этом, тоже не беда.

И он ушёл, ему надо было ещё сделать что-то оставшееся от переполненной программы трудового дня, работу не лёгкую и не очень приятную, не такую, какую бы он себе пожелал. Среди слушателей курса попался даровитый, но тщеславный и заносчивый человек, с ним-то и надо было побеседовать, заставить его отказаться от дурных замашек, доказать ему его неправоту, выказать ему свою заботу, но и своё превосходство, любовь, но и авторитет. Магистр вздохнул. И почему это невозможно – раз и навсегда навести порядок в этом мире, почему никто не в силах избежать давно известных заблуждений! И почему всё вновь и вновь надо сражаться с одними и теми же ошибками, выпалывать одни и те же сорняки! Талант без нравственной основы, виртуозность без иерархии, то, что некогда, в фельетонистическую эпоху господствовало над музыкальной жизнью, то, что было искоренено и преодолено движением музыкального ренессанса, – всё это снова зеленело и пускало ростки.

Когда Магистр вернулся, чтобы вместе с Йозефом приступить к вечерней трапезе, тот сидел тихий, однако ничуть не уставший и очень довольный.

– Как хорошо было! – воскликнул Йозеф мечтательно. – Сама музыка при этом ушла от меня, она пресуществилась.

– Не мешай ей отзвучать в тебе, – сказал Магистр и повёл его в небольшую комнату, где на столике уже были приготовлены фрукты и хлеб. Вместе они утолили свой голод, и Магистр пригласил Йозефа назавтра присоединиться к слушателям курса капельмейстеров. Прежде чем уйти, он проводил гостя в отведённую ему келью и сказал:

– Во время медитации ты нечто увидел, музыка явилась тебе в виде некой фигуры. Если у тебя есть охота, попробуй нарисовать её.

В своей келье Кнехт обнаружил на столе лист бумаги и карандаш и тут же принялся рисовать фигуру, в которую пресуществилась музыка. Начертив прямую линию, он через определённые ритмические промежутки провёл к ней косые линии, получилось что-то похожее на порядок расположения листьев на ветви. Это не удовлетворило Йозефа, однако у него явилось желание попытаться ещё и ещё раз, и уже под самый конец он, увлёкшись, нарисовал круг, от которого лучами расходились косые линии, как цветы в венке. Потом он лёг в постель и быстро заснул. Во сне он увидел себя на вершине холма, где они с товарищем накануне устраивали привал, и снова внизу показался родной Эшгольц, и покуда Йозеф смотрел на видневшийся вдали прямоугольник, образованный школьными корпусами, тот постепенно вытянулся в эллипс, эллипс превратился в круг, в венок, и венок этот медленно начал вращаться, вращался всё быстрей и быстрей, под конец бешено завертелся, разорвался и разлетелся сверкающими звёздами.

Проснувшись, Йозеф ничего не помнил, но когда во время утренней прогулки Магистр спросил, видел ли он что-нибудь во сне, у Йозефа возникло такое ощущение, будто ему приснилось что-то дурное или тревожное, он силился вспомнить – и вспомнил свой сон, рассказал его и удивился его безобидности. Магистр внимательно слушал.

– Надо ли обращать внимание на сны? – спросил Йозеф. – Можно ли их толковать?