Игра в бисер

Кнехт читал письмо без особых надежд, но с величайшим вниманием. Что у Коллегии был «повод для беспокойства», он легко мог себе представить, к тому же он получил особые тому доказательства. Недавно в Селении Игры появился гость из Хирсланда, предъявивший официальную справку и рекомендацию от руководства Ордена, он попросил гостеприимства на несколько дней, якобы для работы в Архиве и библиотеке, а также получил разрешение в качестве гостя присутствовать на нескольких лекциях Кнехта, был молчалив и внимателен. Этот уже немолодой человек неожиданно появлялся почти во всех отделениях и зданиях Селения, интересовался Тегуляриусом и несколько раз посетил жившего поблизости директора вальдцельской элитарной школы: не оставалось никакого сомнения в том, что человек этот был наблюдателем, присланным, чтобы выяснить, как обстоят дела в Селении Игры, не замечается ли небрежности в работе, находится ли Магистр в добром здравии и на своем посту, ревностно ли работают служащие, не встревожены ли чем учащиеся. Он пробыл в Селении Игры целую неделю, не пропустив ни одной лекции Кнехта, его наблюдения и молчаливая вездесущность обратили на себя внимание двух служащих. Ясно, что руководство Ордена ожидало доклада этого наблюдателя, прежде чем ответить Магистру на его послание.

Как следовало расценивать это ответное послание и кто мог быть его автором? Угадать это по стилю было невозможно – то был общеупотребительный безличный официальный стиль, какой и требовался в данном случае. Но при более тонком изучении в письме обнаружилось больше своеобразного и личного, нежели можно было заметить при первом прочтении. В основе всего документа лежал орденский дух, справедливость и любовь к порядку. Отчетливо ощущалось, какое неутешительное, досадное, даже тягостное и огорчительное действие произвела просьба Кнехта, и решение отклонить ее было, конечно, принято автором ответа уже при первом знакомстве с посланием независимо от суждения остальных. Но, с другой стороны, помимо неудовольствия и осуждения, в ответе ощущались и другие чувства и настроения: явная симпатия, желание подчеркнуть все мягкие и дружелюбные высказывания и суждения, раздававшиеся на заседании, где обсуждалась просьба Кнехта. Кнехт не сомневался, что автором ответа был Александр, предстоятель орденского руководства.

Итак, мы достигли конца нашего пути и думаем, что поведали все существенное о жизни Иозефа Кнехта. Другой, более поздний биограф, несомненно, отыщет и сообщит еще некоторые дополнительные подробности о конце этой жизни.

Мы отказываемся давать собственное описание последних дней Магистра, ибо знаем о них не более, нежели каждый вальдцельский студент, и не могли бы сделать это лучше, чем это сделано в «Легенде о Магистре Игры», которая ходит у нас по рукам во многих списках и сочинена, надо полагать, несколькими выдающимися учениками ушедшего от нас Магистра.

Этой легендой и завершается наша книга.

ЛЕГЕНДА

Когда мы слушаем споры наших товарищей об исчезновении Магистра, о причинах его бегства, о правомерности или неправомерности его решений и поступков, о смысле или бессмысленности его судьбы, они кажутся нам столь же диковинными, как домыслы Диодора Сицилийского о предположительных причинах различий Нила, и мы полагали бы не только бесполезным, но и вредным умножить число подобных домыслов. Не лучше ли вместо этого чтить в сердцах наших память о Магистре, который так скоро после своего таинственного ухода из Касталии удалился в еще более чуждый и таинственный потусторонний мир. Во имя его драгоценной для нас памяти мы и хотим записать об этих событиях все, что достигло нашего слуха.

После того как Магистр прочитал письмо Коллегии, содержавшее отказ на его просьбу, он почувствовал легкую дрожь, ощущение утренней прохлады и отрезвления, послужившие ему знаком, что час настал и нет больше места для колебаний и проволочек. Это странное чувство, называемое им «пробуждением», было знакомо ему, ибо он уже испытывал его в другие решающие минуты своей жизни; то было бодрящее и вместе томительное чувство, слияние разлуки и новых ожиданий, глубоко и бессознательно волнующее, подобно весенней грозе. Он проверил время, через час у него была назначена лекция. Он решил посвятить оставшиеся минуты раздумью и направился в тихий магистерский сад. Всю дорогу его преследовала стихотворная строка, внезапно выплывшая в памяти:

И в каждом начинании есть тайна…