Игра в бисер

Прощание не было ничем омрачено, лишь последний разговор с Тегуляриусом оказался тяжким испытанием для обоих. Фриц силой поборол себя и словно застыл, облачившись в ледяной панцирь: с уходом друга он терял лучшее, что у него было. Характер Кнехта не допускал столь страстной и исключительной привязанности к одному-единственному другу, на худой конец он мог обойтись и вовсе без друга, не колеблясь направить тепло своих чувств на новые объекты и новых людей. Для Кнехта это прощание не было особенно мучительной потерей, но он уже тогда хорошо знал друга и понимал, какое потрясение, какое испытание оно означало для последнего, и потому испытывал озабоченность. Не раз Кнехт задумывался над этой дружбой, как-то даже заговорил о ней с Магистром музыки и в какой-то мере постиг искусство объективно, критически смотреть на собственные переживания и чувства. При этом он осознал, что, по сути, не только и не столько большой талант Тегуляриуса привлекал его и пробуждал в нем некую любовь, но как раз сочетание таланта со столь крупными недостатками, с такой немощью, осознал также, что однобокость и исключительность любви, которой дарил его Тегуляриус, имела не только хорошую, но и опасную сторону, ибо в ней таилось искушение; дать почувствовать слабейшему силами, но не любовью свою власть. В этой дружбе Иозеф считал себя обязанным до конца проявлять определенную самодисциплину и сдержанность. Как ни любил Кнехт Тегуляриуса, но тот не сыграл бы в его жизни значительной роли, если бы дружба с этим нежным юношей, обвороженным своим более сильным и самоуверенным другом, не открыла бы Иозефу, что он наделен притягательной силой и властью над людьми. Он знал: эта власть, этот дар привлекать других и оказывать на них влияние в значительной мере есть дар учителя и воспитателя, но в нем таится не одна опасность, он возлагает определенную ответственность. Ведь Тегуляриус не был исключением. Кнехт видел, что на него направлены многие искательные взоры. Одновременно он все явственней ощущал крайнюю напряженность всей обстановки, которая его окружала в последний год, проведенный в Селении Игры. Он входил там в официально не значащийся, однако строго ограниченный круг, или сословие, избранных кандидатов и репетиторов Игры, в круг, из которого время от времени того или другого привлекали для выполнения различных поручений Магистра, Архивариуса или же для ведения курсов Игры, но из которого уже не отбирали низших и средних чиновников или учителей. То был как бы резерв для замещения руководящих должностей. Здесь все друг друга знали хорошо, даже очень хорошо, здесь никогда не ошибались относительно способностей, характера и достижений друг друга. И именно потому, что здесь, среди этих репетиторов Игpы и кандидатов на высшие должности, каждый обладал талантами выше среднего уровня, каждый по своим успехам, знаниям был лучшим из лучших, именно поэтому всякая черта и оттенок характера, предопределявшие будущего повелителя, человека, которому сопутствует успех, играли особенно большую роль и за ними неотступно и пристально следили. Избыток или недостаток честолюбия, небольшие плюсы или минусы – в манерах, росте, внешности, наличие или отсутствие личного обаяния, преимущество, выражающееся в большем влиянии на молодежь и на Коллегию или просто в любезности, – все имело здесь вес и могло оказаться решающим в борьбе конкурентов. И если Тегуляриус входил в этот круг только как аутсайдер, некий гость, которого терпели, не подпуская близко, ибо у него не было никаких данных вождя и повелителя, то Иозеф Кнехт был полноправным членом самого узкого кружка. Должно быть, какая-то особая свежесть и юношеская привлекательность, кажущаяся недоступность страстям, бескорыстие и в то же время что-то от ребяческой безответственности, какое-то целомудрие влекли к нему молодежь, завоевывали поклонников. Вышестоящих же к нему притягивала другая сторона этого целомудрия: почти полное отсутствие тщеславия и карьеризма.