Игра в четыре руки

Я пожимаю плечами. В самом деле, откуда мне знать, к чему надо быть готовым? И явственно ощущаю, как внутри моего сознания заходится в панике альтер эго:

«Вы… ты чего? Офонарел? Сейчас вызовет, а это банан, ты же не учил!»

Банан — это двойка. Тут мне подсказка не нужна.

— Так мы ждем, Абашин!

Директор воинственно вскинул подбородок. Прямоугольное, словно вырубленное топором лицо раскраснелось, как всегда в минуты раздражения.

Я вздохнул, встал и пошел к доске.

«Я дерусь, потому что я дерусь», — так ответил Портос. А Наполеон, подумав, добавил: «Главное — ввязаться в бой, а там видно будет…»

Или он не так говорил? Не суть.

— Так что вы, Абашин, подготовили?

Раз перешел на вы, значит, на грани. И пусть…

— А что надо было? — включаю я дурака.

И вижу, как у сидящего на первой парте Андрея Куклина медленно отвисает челюсть. У Ленки Афанасьевой, его соседки по парте, губы изображают заглавную «О». Аст со своей галерки крутит пальцем у виска. Остальные тоже не отстают.

Пробрало, ребятки? Это называется «слом шаблона». Не сделавшему домашнее задание разгильдяю полагается выкручиваться, мямлить о трудностях дома, врать, что перепутал уроки…

Гешу, кажется, тоже зацепило. Вместо того чтобы без разговоров влепить наглецу тот самый банан, он повелительно тычет указкой в ближайшую парту.

— Куклин, что я задавал?

Андрюха вскочил весь встрепанный. «Лучший в классе по истории», — услужливо подсказывает память, но я на нее цыкаю.

— Подготовить устное сообщение по периоду перед Отечественной войной тысяча восемьсот двенадцатого года! — бойко отвечает он. — Тильзитский мир, завоевание Финляндии, военные поселения, война с Ираном…

— Еще реформы государственного управления и просвещения, — добавляет Геша. — Не все в истории, Куклин, сводится к войнам. Садись, молодец. А мы пока… — Он разворачивается ко мне, и я отмечаю, что роковой багрянец немного рассеялся. — …а мы пока послушаем Абашина. Итак?..

Я ухмыльнулся. Помнится, бродила в Сети история безымянного автора, посвященная малоизвестному эпизоду как раз нужного периода. Стиль изложения там, такой… своеобразный. Настолько, что я запомнил его почти слово в слово.

— Регламент? — деловито осведомляюсь я. — В смысле сколько у меня времени?

Ну если Геша и сейчас не выставит меня из класса — значит, я что-то насчет него не понимаю.

О стенки черепушки бьется в истерике Женькино сознание. Бедняга, такой стресс…

— Пяти минут хватит? — отвечает вопросом на вопрос директор.

Киваю. Вы хочете песен? Их есть у меня!

— Итак, война с Ираном, — бодро начинаю голосом блогера, записывающего очередной ролик. — В смысле — с Персией, он тогда назывался именно так. В тысяча восемьсот пятом году Россия воевала с Францией в составе Третьей коалиции. Но у французов был Наполеон, а у нас — австрийцы, так что успехов на горизонте не просматривалось. Тем временем на юге у персидского Баба-хана, с мурлыканием читавшего сводки с европейских фронтов, возникла идея. Баба-хан перестал мурлыкать и пошел вой ной на Россию, рассчитывая расплатиться за поражения тысяча восемьсот четвертого года. Момент был выбран удачно: из-за очередной постановки спектакля «Толпа криворуких союзников и Россия, которая пытается всех спасти» Петербург не мог прислать ни одного солдата — на весь Кавказ было от силы тысяч десять штыков!

Я остановился, чтобы перевести дух. В классе повисло молчание. Челюсти по меньшей мере половины пребывали где-то в районе узла пионерского галстука. То ли еще будет, птенчики…

— Итак, на город Шушу, — я повернулся к висящей на доске карте и ткнул куда-то в район Закавказья, — где стояли гарнизоном шесть рот егерей майора Лисаневича, двинулись двадцать тысяч персидского войска под началом принца Аббаса-Мирзы. Думаю, он, как Ксеркс, тащил за собой позолоченную платформу с кучей уродов и наложниц. Узнав об этом, князь Цицианов выслал всю подмогу, которую только смог. Все четыреста девяносто три солдата и офицера семнадцатого егерского полка при двух орудиях.

Тишина была — можно услышать пролетевшую муху. Геша и тот замер, стиснув в побелевших пальцах деревянную указку.