Игра в дурака [сборник рассказов]

Если тебе тридцать лет -

Значит, пора жениться.

Старость — это кораблекрушение.

Жизнь — это ад.

Человек человеку друг,

А также товарищ и брат.

Крысы умеют плавать,

но не умеют летать.

Южная страна — это Италия.

Ненормативная лексика — это «блядь».

И так далее…

— Классно! — восхитился главврач. — За такое стихотворение не жалко и жизнь отдать!

— Что Филимонова и сделала, — напомнил я.

8. Как я спас русскую культуру

Однажды я зашёл в гости к Порфирию Дормидонтовичу. Мы, как обычно, выпили водки и сели играть в карты. Наигравшись, мы отправились в кафе. Пожрать.

Кассирша, увидев великого писателя так близко, да ещё живьём, вся напряглась от волнения.

— Не напрягайтесь так, — улыбнулся ей Порфирий Дормидонтович, — а то у вас резинка в трусах лопнет.

Я быстро полез в сумку за тетрадкой, чтобы записать великое изречение великого писателя. Но тут мой взгляд остановился на шикарной даме.

Дама осторожно несла поднос, заставленный всевозможной едой. Чего на нём только не было: борщ, котлеты с макаронами, винегрет с селедкой, три компота…

И вот что значит русский человек — действия его непредсказуемы! Как говорил другой великий писатель, Фёдор Михайлович: русский человек, бывает, с миллионом мимо себя пропустит, а бывает, за копейку зарежет.

Как бес в меня вселился, честное слово!.. Я подскочил к шикарной даме и, резко вскинув ногу, ударил носком ботинка о дно подноса.

Шикарная дама, конечно же, не ожидала подобного сюрприза. Поднос опрокинулся ей в лицо и на грудь: и борщ, и котлеты с макаронами, и три компота. Не говоря уже о винегрете с селедкой.

— Вот это по–нашему! — раскатисто захохотал Порфирий Дормидонтович. — По–писательски!

Дама секунду стояла вся ошеломлённая.

— Да… вы что? — наконец обрела она дар речи.

— А что такое? — спрашиваю я с простодушным выражением лица.

Мало того, что шикарная дама была вся красная от борща, она ещё и от злости побагровела.

— Сволочь! — кричит. — Подонок! Негодяй!

— Послушайте, дама, — сказал я негромко и спокойно, как и подобает интеллигентному человеку в такой ситуации. — Вы же не меня оскорбляете своими грязными ругательствами. Вы себя — поймите! — себя оскорбляете. Своё человеческое достоинство. Мне стыдно за вас.

И я гордо — гордо! — вышел на улицу.

А на улице стояла глубокая осень. Светило, но не грело солнце. Деревья были одеты в багряные наряды. Короче: унылая пора — очей очарованье…

Вслед за мной вышел Порфирий Дормидонтович.

— Валерий Михалыч, — опустил он на мои плечи свои натруженные писательские руки. — Вы знаете, я думал, что русская культура умерла, но, глядя на вас, я понял — это не так.

И великий писатель троекратно поцеловал меня в губы.

9. Как я познакомился с принцессой Мвангой

Однажды, зайдя в гости к Порфирию Дормидонтовичу, чтобы выпить водки и поиграть в карты, я застал у него негритянку с вывернутыми губами.

— Знакомьтесь, Валерий Михалыч, — сказал Шишигин. — Мванга, принцесса княжества Гамбия… А это, — показал он на меня, — молодой начинающий писатель.

— Пухленький, — хихикнула Мванга, ущипнув меня за щеку. Глаза её заблестели.

Мне это крайне не понравилось. Крайне.

— Хочу свежей печёночки, — капризно заявила принцесса.

— Где ж я тебе вот так, с ходу, печёнку возьму? — удивился Порфирий Дормидонтович.

— У него вырежь! — потребовала Мванга, жеманно указав на меня чёрным мизинцем.

— Послушайте–ка, дамочка, — сказал я с раздражением, — оставьте свои африканские замашки при себе. Ясно вам?

— Валерий Михалыч, — тут же бросился Шишигин на защиту своей жены. — Вы её не так поняли. Марфа кончила Сорбонну, а потом ещё и Гарвард.

— Я не знаю, где она там кончала, — сказал я, — но для меня чёрномазый — это прежде всего людоед! Как в прямом, так и в переносном смысле.

— Вы расист! — закричал Порфирий Дормидонтович. — Валерий Михалыч, вы расист!

— Да, я расист! — ответил я с гордостью. — А ваша жена — людоедка!

— Да как вы… — задохнулся Шишигин от возмущения.

— Порфи–и–ша, — зычно прикрикнула на него принцесса Мванга. — оставь–ка свои российские замашки при себе, как говорит наш начинающий писатель. Да, я людоедка! И не вижу в этом ничего плохого. У меня и папа — людоед; и мама — людоедка. Кстати говоря, жена вашего Пушкина тоже была людоедкой.

— Наталья Николаевна — людоедка?! — ахнули мы с Шишигиным в один голос.

— Вы ленивы и нелюбопытны, — презрительно усмехнулась Мванга, — и не знаете собственной истории. Я вам сейчас та–а–кое порасскажу.

И она нам та–а–кое порассказала:

10. Как Наталья Николаевна съела поэта Пушкина