Игра в гестапо

При виде Дмитрия Олеговича оба гоблина-охранника – толстый и долговязый – дисциплинированно поднялись с места. Курочкин оценил диспозицию. Все, как он и предполагал. Первый гоблин уже настраивает телеящик, второй с сиреневой бумажкой в руках исправно караулит оружейный набор. «Моя роль будет здесь сугубо прикладная, – подумал Дмитрий Олегович. – Отцы, значит, рубят, а я отвожу… Славно, что они ничего не рубят в эпилепсии…»

– Сейчас у вас по расписанию двадцатипятиминутный… – начал было долговязый, шурша бумажкой с планом. Время «Ч» неуклонно приближалось, потому охранник уже был неулыбчив и очень деловит. Этого долговязого не так-то просто было бы поймать со штангой на слабо или приковать к «Смертельному комбату». Спасти положение могла бы только пена изо рта.

– Я помню расписание, – сурово перебил Курочкин, чувствуя, что фальшивый припадок вот-вот грянет. Ему не хотелось отходить далеко от двери и успеть, когда надо, воспользоваться замешательством публики. В том, что замешательство ему будет обеспечено, он не сомневался. Сорок Восьмой – ОЧЕНЬ дорогой гость здешних мест. Случись с ним что – в первую голову не поздоровится охране.

Толстый гоблин профилактически постучал по корпусу телевизора, потом, орудуя дистанционным пультом, нашел-таки нужный канал, прибавил звук и с готовностью сообщил:

– Прямой эфир, господин Сорок Восьмой. А затем добавил, по собственной инициативе:

– Они уже на Ленинградском, господин Сорок Восьмой.

Курочкин и сам увидел, как на телеэкране кавалькада машин торжественно движется по Ленинградскому проспекту. Как раз в ту минуту, когда охранник с пультом довел громкость до нужной кондиции, кавалькада замедлила ход. Невесть откуда взявшаяся толпа радостных зевак моментально обступила автомобили. Милиционеры с немалым трудом сдерживали особо активных жителей столицы. Прямой эфир заполнился возбужденными возгласами и прочим шумом городской толпы.

– …С большим интересом встречают москвичи… высокого гостя из …диненных Штатов Америки, – пробился сквозь шум бодрый голос невидимого телекомментатора. – Со времен окончания… так называемой …лодной войны… приезд официальной делегации… неизменно… вызывает… самый заинтересованный интерес…

Сообразив, что он, кажется, переборщил по части интереса, комментатор на некоторое время заткнулся, – очевидно, подыскивая новые слова. Оператор тем временем показывал улыбчивого мистера Ламберта, уже созревшего для общения с простыми москвичами. К сожалению, аполитичные горожане, не обращая особого внимания на важную птицу из американского Белого дома, осаждали ту часть кортежа, где был сосредоточен весь цвет Голливуда.

– …Процесс взаимовлияния культур… – вновь ожил закадровый голос, – был всегда характерен… Роль кинематографа обеих наших стран… – Судя по энтузиазму в голосе комментатора, в двух машинах должны были находиться не только американские, но и наши кинозвезды. На паритетных, так сказать, началах. В действительности же из машин стал высовываться все тот же голливудский набор, который и приземлился в аэропорту. Увидев белокурого Брюса Боура, Курочкин решил: пора!

Он был искренне рад, что знаменитые артисты не увидят его, Курочкина, художественной самодеятельности. А для этих двух зрителей – сойдет.

Дмитрий Олегович кашлянул, привлекая к себе внимание, и стал валиться на пол у самой двери. Настоящий эпилептик упал бы как подкошенный, однако этого Курочкин позволить себе не мог. Он не Брюс, у него нет дублеров и всего одна голова.

– Ай! – крикнул он, еще не долетев до пола. – Ой! – выкрикнул он уже на полу. Второй вопль получился гораздо более убедительным, чем первый: при падении Дмитрий Олегович чувствительно ударился и без того ушибленным копчиком. «Ну, сволочи!» – мысленно обозвал он неизвестно кого, поскольку на этот раз падал по собственной инициативе…

Как и предвидел Курочкин, охранники опешили. Внезапный приступ застал их врасплох. Толстяк, обронив пульт, бросился к упавшему Дмитрию Олеговичу, а долговязый беспомощно засуетился по комнате, зачем-то заглядывая в хрустящую сиреневую бумажку. Возможно, он надеялся отыскать в распорядке дня Сорок Восьмого ранее незамеченный пункт: «Приступ эпилепсии». Понятно, ничего подобного в плане не отыскалось.

– Что?! – стал испуганно спрашивать толстый охранник, наклоняясь к Курочкину. – Что случилось?! Что нам делать?!

Вместо ответа Дмитрий Олегович расслабился и дал волю томившейся во рту химии. Бурная пена, спровоцированная снадобьем «Эль-Эс», выплюнулась изо рта сама собой, по пути задев подвернувшегося толстяка. Со стороны лежачий фармацевт был, вероятно, похож на непослушный огнетушитель, который сначала бестолково бурчит, а потом окатывает пожарника.

– Что с вами? – в конце концов опомнился и долговязый страж, склонился над Курочкиным и тоже был прицельно оплеван. Дмитрий Олегович даже сам не ожидал от себя таких хулиганских повадок. Но роль требовалось играть до упора.