Игра в гестапо

Этот древний анекдот мелькнул в голове Курочкина в тот самый момент, когда содержимое кузова стало стремительно обрушиваться на полковника. Одним яблоком человека, конечно же, убить было никак нельзя. А тонной? А двумя? Красно-желто-зеленая яблочная Ниагара буквально смахнула Аникеева, как букашку, через невысокий парапет прямо в реку. Сам Курочкин, едва не задетый бурным потоком, завороженно наблюдал, как из фруктового месива в воде пробилась полковничья рука, но затем сверху обрушился новый яблочный град, и через несколько секунд уже ничего, кроме разноцветных спелых фруктов, на поверхности Москвы-реки не плавало.

– Вах-вах! – раздалось виноватое восклицание. Кузов самосвала с немногочисленным остатком фруктов вернулся в горизонтальное положение, и тогда-то из кабины неуклюже выбралась знакомая фигура.

Трудно было не узнать этого человека.

– Простите, батоно Курочкин! – человек с виноватым видом приложил руки к груди. – Я стал такой старый и неловкий… Машина совсем новая, перепутал кнопки, что нажимать… Вас чуть совсем фруктом не ушиб!

– Батоно Автандил! – выдохнул ошеломленный Дмитрий Олегович. – Вы-то здесь что делаете?

– Как – что делаю? – в свою очередь удивился Автандил Цховребашвили. – Моя машина – что хочу, то и делаю. Отдыхаю, дорогой, от московской милиции. Потом смотрю в окно: батоно Курочкин здесь гуляет! А я ведь, старый осел, ему и спасибо не сказал…

– А полковник? – пробормотал Дмитрий Олегович, глядя на пеструю от мокрых яблок речную воду. – Он ведь, кажется, совсем утонул.

– Какой-такой полковник? – с недоумением переспросил Цховребашвили и через парапет принялся честно оглядывать поверхность реки. – Батоно Курочкин разве не один гулял? – Недоумение его выглядело настолько натурально, что Дмитрий Олегович не мог понять, серьезно тот говорит или нет.

– Толстый такой полковник, Аникеев, – на всякий случай решил уточнить он, – в фуражке… – Странно, но кроме толщины, звания и фуражки, других особых примет Аникеева Курочкин никак припомнить не мог. Может, толстяк и впрямь ему пригрезился вместе с его страшненькими рассказами?

Тем временем на пятачке рядом с ними незаметно материализовалось человек пять усатых кавказцев – тех самых джигитов, которые сегодня утром встречали Автандила неподалеку от милиции и потом отвозили Курочкина на вокзал.

– Ты не видел тут полковника, Нугзар? – стал строго допрашивать усачей Цховребашвили. – А ты, Ираклий? А ты, Вахтанг? Что, и ты, Гия, тоже не заметил здесь толстого полковника в шляпе?…

Все присутствующие самозабвенно отнекивались и прикладывали руки к груди с видом полнейшей непричастности, после чего поджарый Ираклий, осмотревшись, небрежно подобрал у парапета оброненный Аникеевым тупорылый пистолет и зашвырнул его подальше в реку.

– Ни полковников, ни генералов здесь, дорогой, и близко не было, – сказал он Курочкину и слегка ему подмигнул. Самую малость.

Дмитрий Олегович сообразил, что его неожиданные спасители желали бы как можно меньше об этом спасении говорить. То ли по законам гор, то ли по правилам конспирации.

– И как же вы теперь? – все-таки не удержался он от вопроса, показывая рукой на яблочную заводь.

– Уезжаем мы теперь, батоно Курочкин, – ответил за всех Автандил. – Капитан-то у нас лицензию на торговлю отобрал… Не любит он нас, дорогой. Ему лучше без фруктов, но чтобы и без нас… Хочешь, мы по дороге и у твоего дома сгрузим самосвал. Ты будешь кушать, жена будет кушать, дети будут кушать…

Дмитрий Олегович с сожалением отказался. Гора яблок у его подъезда вызвала бы у Валентины тьму подозрительных вопросов к Курочкину.

– Хоть совсем немного возьми, батоно, – огорченно предложил Автандил, и Дмитрий Олегович тотчас же стал обладателем большого пакета, набитого спелыми и сочными красавцами. С таким пакетом возвращение домой выглядело бы не таким страшным.

Теперь оставалось сделать только одно, последнее, дело.

Тепло распрощавшись с Автандилом и его усатыми нукерами и пожелав им счастливого пути через все границы, Дмитрий Олегович выбрался с пятачка и по Шлюзовой набережной дошагал до Кожевнического: отсюда была прямая и короткая дорога к Павелецкому вокзалу, где Курочкин оставил кое-что ценное.

А именно – бабушкин будильник в дипломате.

Мысли о прочем содержимом дипломата вызывали у него отвращение. Он предпочитал не задумываться, как он поступит с деньгами. Он был почти уверен, что пакостливая Фортуна распорядится долларами и без него.

Это и произошло. Уже на подходе к Павелецкому Дмитрий Олегович заметил огромную пеструю толпу. Почти вся площадь перед вокзалом была запружена людьми с тюками, саквояжами, сумками и чемоданами – по виду явными пассажирами. Люди с чемоданами, столпившись на тротуаре, не предпринимали никаких попыток проникнуть в само здание и только почему-то глазели на окна второго этажа, за которыми то и дело вспыхивали и гасли бледные огоньки. Подойдя поближе, Курочкин заметил, наконец, вокруг здания цепочку пятнистых спецназовцев, которые окружили здание по периметру, стараясь при этом не подходить к нему слишком близко.