Игра в гестапо

Черт, как же называется эта перверсия? Насколько Курочкину было известно, в «Мужской сексопатологии» Свядоща шла речь о трансвеститах – любителях переодеваться в женскую одежду, но ни полслова не упоминалось о любителях немецко-фашистского обмундирования. Правда, Курочкин смутно припомнил какой-то зарубежный кинофильм про некоего портье, который ходил на свидание в эсэсовском мундире, но тот, по крайней мере, носил эту униформу в молодости. Парочка же юных гитлеровцев наверняка свое детство проходила, в самом худшем случае, в октябрятах. И, главное, тот портье не приставал к пятидесятилетним фармацевтам… Ошибка, тут явная ошибка!

К тихой радости Дмитрия Олеговича, мнительный извращенец по-прежнему колебался. Что-то его в Курочкине смущало.

– И все же… – вновь протянул он.

– Цум тойфель! – выругался первый оккупант-извращенец. – Хрен с тобой, давай по порядку. Адрес правильный, так?

– Адрес правильный, – вынужден был признать мнительный.

– Описание подходит, так?

– Описание… – извращенец, подверженный сомнениям, критически осмотрел внешность Дмитрия Олеговича. – По-моему, этот низковат…

Курочкин немедленно попытался еще более съежиться:

– …и толстоват…

Курочкин старательно надул щеки и постарался как можно дальше вперед выпятить живот. С умилением он вдруг подумал о жареной картошке, не сохранившей ему талию. Может, оно и к лучшему? Лучше быть живым и пузатым, чем покойным и худощавым.

– Это не я, – максимально внушительным тоном проговорил он. – То есть я – это не он…

Захромавший черномундирник погрозил Дмитрию Олеговичу перчаткой.

– Геноссе Потапов не понимает, – с укоризной в голосе отозвался он.

– Его дело – стоять пока да помалкивать. А то хуже будет.

– Я не Потапов! – взвыл Курочкин. – Я – Ку-роч-кин!!

– Ага-ага, – закивал ушибленный оккупант. – Уточкин. Гусичкин. Я так и знал, что начнет отказываться. Петров, царство ему небесное, тоже сначала себя Ивановым называл… Но потом разговорился.

– Я – не Потапов! – закричал Дмитрий Олегович. – Я не знаю, кто такой Потапов!

Мнительный извращенец пожал плечами.

– Убедительно орет, – заметил он. – Вдруг и правда не Потапов? Покажи-ка аусвайс, – обратился он к Курочкину. – Ну, паспорт, документ какой…

Дмитрий Олегович машинально ощупал карманы. Разумеется, ни в домашней рубашке, ни в карманах домашних синих брюк, ни даже под подошвой шлепанцев не было и следа хоть маленького удостоверения, что он – именно Курочкин. Только на самом кармашке была вышита Валентиной буква «Д».

– Аусвайса нет, – тоскливо проговорил он. – Но вот тут буква «Д»…

– Зер интерессант! – осклабился ушибленный. – Стало быть, ты теперь уже не Уточкин, а какой-нибудь Дудочкин. Да?

– Курочкин… – в отчаянии простонал Дмитрий Олегович, потихоньку начиная сомневаться, не Потапов ли он, в самом-то деле. – «Д» – от слова Дмитрий.

– По-моему, он заговаривается, – сказал фашист номер два. – А ведь Потапов не должен быть психом.

– Симулирует, – отмахнулся фашист номер один. – Как от меня бежать – так нормальный был. И верткий, шайзе такое, как Маугли. Чуть меня железякой не убил… О-о, гляди! – ушибленный ткнул пальцем в направлении курочкинских ног. – Он в тапках! Станет посторонний сюда в тапках ходить?

– Убедительно, – признал наконец-то второй оккупант. – Значит, Потапов. Просто немного растолстел…

– Майн готт! – обрадовался этим словам первый из оккупантов. – А я ух думал, ты так и будешь весь день со мной спорить.

– Не буду, – важно произнес второй. – Факты – упрямая вещь, яволь. Тапки – это факт…

Поняв, что сомнениям конец, Курочкин сделал отчаянную попытку вырваться и был пойман оккупантами за руки.

– Ку-роч-кин!! – воскликнул он. – Курочкин, гады! Дмитрий Олегович! Пустите! – В нем проснулась партизанская сноровка, и он смог пару раз заехать ногой по колену одного из фашистов и удачно плюнуть. На одном из черных мундиров повис, наподобие аксельбанта, героический плевок.

Впрочем, силы были неравными. Оба фашиста, разозлившись, сноровисто спеленали Дмитрия Олеговича крепкой бечевкой, а в рот засунули кляп. Теперь Курочкин одним лишь мычанием мог доказывать свою непричастность.

– Оттащим его подальше от двери, – проговорил первый фашист, и парочка в черных мундирах легко перекантовала Дмитрия Олеговича в глубь подвала и разместила его в районе сундука.

Здесь оккупанты отряхнули свое обмундирование и поглядели на часы.

– Всю униформу заплевал, – пожаловался первый. – А мне ее самому чистить. Костюмчик-то казенный.

– Думкопф, – согласно кивнул второй. – Но хитрый. Голову мне морочил всякими курочками…

– Дудочками, – поправил первый. – Психа изображал. Но ничего, сейчас с ним поговорят по-настоящему.

Курочкин замычал. На костюмированном балу ему, как видно, отводилась прескверная роль. Какая – он не знал, но подозревал худшее. В тусклом свете подвального электричества обе фигуры в черном выглядели ангелами смерти. А тот, кого они ожидали, был не меньше, чем Вельзевулом.

– Мычит, – с удовлетворением проговорил один из ряженых фашистов. – Когда придет наш доктор, замычит по-другому.