Игра в гестапо

– Нур две… цвай цигареттен, – поспешно уточнил второй из карателей. – Унд где-нибудь айн бисхен отлить. Кляйне вассер…

Оба по-прежнему разговаривали на чудовищной смеси русского с немецким, хотя с появлением в подвале их начальника немецких слов в их речи стало заметно больше.

– Курить запрещаю, – отрезал доктор. – Вы уже и так едва не устроили пожар в подсобке у Петрова. Забыли?

Фашисты заметно сконфузились.

– Яволь, – забормотал первый из оккупантов. – Абер ведь зельбст электрикер устроил там короткое замыкание…

– Запрещаю! – грозно повторил доктор, и молодец в немецко-фашистской форме тут же заткнулся.

– А отлить-то можно? – заискивающим тоном спросил второй фашист. – Ихь виль зер, по-маленькому.

Курочкин ожидал, что беспощадный герр доктор откажет подчиненному и в этом маленьком послаблении, сурово напомнив, к примеру, что тот когда-то в какой-нибудь очередной подсобке чуть не устроил наводнение. Однако черепашка оказалась не до такой уж степени крутым начальником.

– Это – можно, – милостиво разрешил герр доктор. – Но подальше отсюда. И не маячьте здесь без команды, не мешайте. Герр Потапов при посторонних болтать не любит… – И черепашка похлопал Курочкина по плечу.

Получив четкий приказ, двое оккупантов стали отступать в полумрак подвала, пока вновь не растворились среди мусора и утробного журчания фановых и прочих труб.

– Хорошие парни, – вполголоса заметил герр доктор, обращаясь к Дмитрию Олеговичу. – Но немножко простые. Взять след, загнать дичь, доставить – это они пожалуйста. Однако с аналитическим мышлением у них уже проблемы. Стоит мальчикам столкнуться с нештатной ситуацией, где надо напрячь извилины, как у них все идет наперекосяк… Вам еще крупно повезло, дорогой Потапов: Синицына они вообще чуть не угробили. Я с трудом замял дело, когда понял свою ошибку… – Черепашка горестно вздохнула. – Сессии я им, конечно, делаю, но как через полгода я им буду дипломы пробивать – право же, ума не приложу!…

Из этих слов Курочкину стало ясно только то, что он сам – тоже дичь, которую загнали. Все остальное по-прежнему скрывалось в густом тумане. Какое-то ограбление, какая-то бутылка на станции Барановичи, неведомые Синицын с Кондратьевым и юноши в оккупантских мундирах – все это никак и ни во что вразумительное не складывалось. Временами Дмитрию Олеговичу казалось, что кто-то из них все-таки бредит: то ли сам он, то ли герр доктор, то ли они оба одновременно.

– …По правде говоря, – с печалью добавил доктор, – я и сам в толк не возьму, зачем этим охламонам дипломы пединститута? Неужели хотят идти в школу работать? Вот вы бы, дорогой мой Потапов, доверили детей таким педагогам?

На счастье, детей у Дмитрия Олеговича не было, о чем он честно промолчал. Ввиду продолжающейся невозможности честно проговорить.

– Именно, господин Потапов, – сказал доктор. – И я бы своих внуков им бы ни за что не доверил… Однако вернемся к нашим Барановичам, – черепашка усмехнулась собственному каламбуру. – Времени не так уж много, а вы ведь наверняка очень хотите, чтобы я возобновил свой рассказ. Да?

Больше всего на свете Дмитрий Олегович хотел, чтобы доктор-черепашка куда-нибудь сгинул. Увы, собеседник его не относился к племени телепатов.

– Значит, я начну снова, – сделал неверный вывод герр доктор. – Идя навстречу пожеланиям трудящихся, как говорили в незабвенные 70-е.

6

– Наглец ваш Кондратьев был первостатейный…

Сообщив Курочкину эту важную новость, доктор тут же счел необходимым уточнить, что слово «наглец» следует здесь понимать не в предосудительном, а, напротив, в одобрительном смысле. Поскольку в те годы на такое дерзкое ограбление международного вагона мог решиться человек с железной волей и богатой фантазией.