Начиная со второго курса во время летних сезонов, Павел странствовал по тайге в составе экспедиций. Обучаясь в аспирантуре, сочинил неплохую диссертацию. Но вот надо было ему проявить принципиальность в конфликте с заведующим кафедрой, к тому же собственным научным руководителем! Вернее, история-то была детективной; молодой и преуспевающий зав подставил из ревности под лосиные копыта своего еще более молодого и талантливого сотрудника. Сработано было мастерски — классический несчастный случай. Следователь, проведя все рутинные мероприятия, положенные в подобных случаях, так и не заподозрил, что имеет дело с идеальным убийством. Один Павел догадался, в чем дело, и высказал Гонтарю все, что о нем думает, но доказать-то ничего было невозможно! Короче говоря, о защите диссертации можно было забыть. Он попытался преподавать в пединституте, но женский коллектив сильно смахивал на население террариума… Уже через год стало ясно, что и тут ему ничего не светит; уже готовую диссертацию и здесь не защитить — не в «тему». Засветилась кое-какая надежда, когда профессор Батышев, с которым Павел ходил как-то раз в экспедицию, еще будучи студентом, по хоздоговору с лесхозом получил тему по исследованию кедрачей севера области. Но если уж пошли неудачи, то они идут косяком. На второй сезон пересеклась его таежная тропа с тропой какой-то загадочной четверки совершенно странных хмырей. Из-за своей неуемной страсти совать нос в чужие дела Павел и поплатился. Нет бы пересечь чужой след, да шагать себе своей дорогой, а он кинулся по следу. Когда догнал четверку, то, что произошло, на военном языке называется "скоротечный огневой контакт с немедленным переходом в рукопашную". Результат схватки можно было квалифицировать — боевая ничья. У противников был АК-47 и охотничья двустволка двенадцатого калибра, у Павла — одноствольный ИЖК шестнадцатого калибра. Трое легли на месте, а четвертый, по совершенно загадочным соображениям, израненного, полуживого Павла, с компрессионным переломом позвоночника, тащил добрых полсотни километров до ближайшей больницы. Эта загадка так и осталась нерешенной, потому как таинственный четвертый без следа растворился в неизвестности. И на протяжении вялотекущего следствия так и не всплыл. В воротнике одного из убитых оказались зашиты шесть крупных алмазов, которые Павел после схватки переправил себе в карман. Таинственный четвертый даже алмазы себе не взял, когда Павел из-за ранения сверзился в глубокий овраг, который пытался перейти по поваленному дереву. Павел все годы ломал голову над загадкой, но ни головы не сломал, ни загадку не решил…
После года, проведенного в больнице в полупарализованном состоянии, Павел оказался ни на что не годен. Однако его травма на инвалидность и пенсию опять почему-то не тянула. Его выписали из больницы ввиду полного излечения и возврата трудоспособности. Может быть, если бы он постарался, обил бы сотни полторы порогов, то, возможно, и добился бы пенсии, но проклятая гордость не позволила. Попытался работать в ПТУ преподавателем биологии и химии, но развеселые пэтэушники, которым нафиг нужна была биология вместе с химией, за три месяца довели Павла до больницы. В ПТУ и здоровым-то тяжело, со стальными нервами, а с его травмой он на добрых полгода приземлился на больничную койку. По выходе из больницы здраво рассудил, что нужна передышка на спокойной работе, и устроился дежурным слесарем в плавательный бассейн. Тут его и настиг бардак и все, связанные с ним безобразия перестройки и спринтерского рывка к рынку, который затянулся до форменного марафона. Податься было абсолютно некуда; на преподавательскую работу — не позволяли нервы, пришедшие в полный раздрай после повторного сотрясения мозга. На тяжелую работу пойти — тоже было смерти подобно. Как многие, он попытался бизнес покрутить в компании с бывшими друзьями по спортзалу и культуристической «качалке», но кончилось все плачевно. Не дано — значит, не дано… Таким образом факт, который дан был ему в весьма гнусных ощущениях, так и остался фактом: он надолго приземлился в слесарях и просвета до самой пенсии не просматривалось…Хорошо хоть Ольга стоически переносила все передряги. С ней Павлу повезло, хоть и была она холодной и рассудительной, как теорема, и совершенно равнодушной к сексу.
Была правда одна отдушина; еще лежа в больнице от тоски и безысходности он начал писать рассказы, а потом, уже работая в бассейне, решился даже на повесть. Сразу нести в издательство свои произведения он не решился, подумал, что не худо бы, как это принято среди ученых, показать свою работу специалисту. Зашел как-то в Союз писателей, спросить, не почитает ли кто-нибудь из них его рукописи. Писателей там почему-то не оказалось, только несколько мужичков ханыжного вида увлеченно резались в бильярд. Однако он все же нашел живую душу при деле — в крошечной комнатенке сидела за столом пожилая дама и изучала содержимое тощей папки. Шагнув в дверь, Павел стеснительно поздоровался. Женщина подняла голову, доброжелательно глянула на него.