Игра в голос по-курайски

Павел давно приметил штук пять бревен, приткнувшихся к отмели на краю промоины, но брату не сказал о своих подозрениях. Налим мог укрыться только здесь, в тени под бревнами. Надев очки, он направился прямиком туда. Осторожно зайдя сбоку, опустил голову в воду. На мгновение стало страшно, налимище был здесь, стоял, неторопливо раздувая жабры. Павел быстро справился с собой, медленно, осторожно подвел руку с вилкой прямо к голове налима и вдруг, в стремительном выпаде, вонзил ее в податливое тело, и тут же продел пальцы левой руки под жаберные крышки. Налим дернулся, и Павел оказался под бревнами. И тут, в краткие секунды смертельной борьбы он понял, что ничего не стоит утонуть даже в этой красивой и мелководной реке. Он рвался, тащил налима из-под бревен и никак не мог выдраться на свет. Наконец, когда, казалось, легкие уже готовы были разорваться, он почувствовал себя на свободе, оттолкнулся ногами от дна и в туче брызг выскочил на поверхность. Налим бился, рвался из рук, и Павел тут же скатился с крутого откоса в промоину, погрузился с головой, нахлебался воды, кое-как выдрался на поверхность, ноги дна не доставали, но с берега уже мчался брат, поднимая фонтаны брызг. Вдвоем они выволокли рыбину на берег. Брат грязно матерился, пытаясь трясущимися руками придержать загибающийся кольцом хвост и смерить налима четвертями, но у него ничего не получалось, а Павел мучительно пытался откашляться, но никак не мог, и когда уже в глазах начало темнеть, брат, наконец, увидел его потуги и со всего маху врезал кулаком по спине. Будто пробку вышиб из легких, Павел с наслаждением вдохнул упоительно сладкий воздух.

Повесив добычу на палку, а палку водрузив на плечи, они шли к поселку. Хвост налима волочился по земле, и Павел поминутно спотыкался из-за стараний не наступить на него. Брата мотало из стороны в сторону, и от этого он матерился, в промежутках обзывая Павла самыми нехорошими словами. Павел понимал, что брат недоволен тем, что это не он, а младший, никчемный сопляк, добыл самого большого налима, но от этого было не легче. Глухое раздражение поднималось откуда-то из глубины души. Когда завиднелись дома поселка, он дал себе зарок, больше никогда и никуда с братом не ходить. В конце концов, есть Мотька, он любит колоть налимов, хоть и боится носить их домой. Да и закидушек теперь можно больше ставить, ведь Павел разведал реку на добрый десяток километров, да и занятия в школе скоро закончатся, и можно будет уходить на весь день…

Павел очнулся от воспоминаний. Ольга мыла посуду, Анна Сергеевна в комнате укладывала спать Дениса. Тот во весь голос повторял, что непременно поедет за грибами в следующий раз. Анна Сергеевна тихонько убеждала его, что до следующего раза далеко, а завтра в школу. Павел потянулся к графину, вылил себе остатки вина, отпил и вдруг подумал: а с чего это так неожиданно вспомнился Сыпчугур? Он прислушался к себе, где-то внутри, будто тонкая струна в отдалении, звенела тревожная нота. Он слегка мотнул головой, пытаясь стряхнуть тревогу. Сказал себе успокаивающе, что воспоминания нахлынули из-за удачного похода в лес, как и тогда из походов на реку, вернулся с богатой добычей, как и тогда, в Сыпчугуре, жизнь стала трудной, не очень сытной, будто круг замкнулся; тогда Павлу было столько же, сколько сейчас Денису. И сейчас вряд ли скоро придет достаток; только посмотреть по телевизору, что делается, и жить не захочется дальше. За всю жизнь Павел лишь года два или три пожил в покое и достатке. Первый костюм ему мать купила, когда ему исполнилось шестнадцать лет, когда уже учился в техникуме, до того донашивал вещи брата. Да и на первый костюм деньги он сам заработал в стройотряде. Первый телевизор семья купила, когда Павлу было уже семнадцать лет. А потом армия и самостоятельная жизнь, которая и началась, и продолжается трудно, без достатка.

Допив вино, Павел пошел на улицу. Во дворе было светло, над зарослями малины, над кронами яблонь плавала голубоватая дымка, в небе, огромным, полупрозрачным диском висела луна, да не луна — лунища. Павел остановился, не дойдя до туалета, не хотелось после такого хорошего ужина с вином нюхать вонь выгребной ямы, справил нужду в малину и стоял, глядя на луну. Вдруг показалось, будто кто-то смотрит в спину, мерзкое ощущение тяжелого недоброго взгляда вызвало озноб. Он передернул плечами, повернулся, шагнул в сторону дома, и тут вдруг сердце сдавило от ужаса. Ужас накатил сразу, как водопадом накрыл обморочной душной тяжестью, горло сдавило, ноги отнялись и Павел с трудом смог двинуться с места, а сдвинувшись — торопливо пошел, почти побежал к спасительному крыльцу. Вбежав в прихожую, он захлопнул дверь, постоял возле печки, приходя в себя. Ужас не отпускал, лишь слегка ослабил хватку, спустился куда-то в низ спины, разлился в животе неприятным холодом.