Игра в голос по-курайски

Свеча на столе привела ее в тихий восторг, а разглядев рядом бутылку, она буквально расцвела.

— Молодец, догадался выпивку купить…

Скинув дешевенькую куртку, она уютно расположилась на засаленном диване, достала сигарету. Павел услужливо поднес зажженную спичку.

Она улыбнулась, проговорила:

— Гусары дамам в таких случаях подносят свечи…

— У меня свечи без канделябров, мы люди простые — плебеи-с… И вино простое пьем, зато вкусное, не то что водка. — Он взял бутылку, неумело принялся сковыривать полиэтиленовую пробку, спросил: — Ну, и что скажешь по поводу турнира?

Она пожала плечами:

— Что сказать? — помедлила: — Графоманы и бездари! — вдруг заявила безапелляционно.

— Ну, знаешь… — протянул он обескуражено.

— А что? Любому дураку ясно: вся верхушка Союза писателей в городе болеет застарелой болезнью — провинциализмом. Так чего же ждать? Они, естественно, и вытаскивать будут таких же, как сами. Любого, мало-мальски талантливого, одаренного, будут либо затирать, задвигать в угол, либо нивелировать под себя. Зачем им растить конкурентов?

— Н-ну-у… Я не знаю… Может, ты и права… — растерянно протянул Павел. — Я над этим никогда не задумывался. Я делаю свое дело, сижу, пишу. Может, когда-нибудь напечатают…

— И что, ты никуда не стараешься вылезти? Вот здесь, сидишь и пишешь?

— А чем плохо? — с вызовом сказал он.

— Да я и не говорю, что плохо, — поспешно сменила она тон. — Как бы я хотела иметь такое же рабочее место, чтобы сидеть и писать, да еще и деньги получать…

Он, наконец, справился с пробкой, разлил вино; ей — полный стакан, себе — чуть на донышке. Она эту дискриминацию игнорировала, просто, совершенно по-царски, не заметила. Неловкость первых минут прошла. Павел неожиданно для себя разговорился. До сих пор ему как-то не доводилось разговаривать просто о литературе, о принципах литературного творчества. В литобъединении, когда в одной комнате сидит человек двадцать, молодых и самонадеянных литераторов, при этом у каждого свое, единственно верное, мнение, к тому же совершенно отличное от других, не особенно-то разговоришься, быстро поставят на место. А в полемике Павел не был силен.

Но Люся — дело иное, как она слушала! Внимательно глядя на Павла, неторопливо покуривая и прихлебывая вино, изредка вставляла весьма умные, на взгляд Павла, замечания. Павел сыпал примерами из творчества великих. Впервые в жизни решился высказать, почему ему не нравится Чехов.

— Тебе не нравится Чехов? — изумленно приподняла брови Люся.

— Не то, чтобы не нравится, — смутился он, — Чехов здорово отображал окружающую действительность, один к одному, будто фотографировал. Но почему о нем говорят, как об эталоне на все времена? А на мой взгляд, вполне посредственный писатель. Оставим вопрос, что все герои у него совершенно беспричинно страдают. У некоторых страдания вообще нелепые. Как вспомню, что архиерею вдруг захотелось в Париж, так смех разбирает. Это ж архиерей! Владыка целой провинции. Ну, сел бы на поезд, да поехал. Или в то время архиереям запрещено было ездить в Париж? Чехов просто-напросто оказался одним из первых, да и большевики постарались превознести его талант до небес, потому как он вовремя умер и не успел сказать все, что о них думает. Зато здорово описывал вырождающееся дворянство. В то время художественный реализм находился в самом начале своего развития. Да и возник-то он потому, что аристократия начала интересоваться жизнью простого народа и заниматься благотворительностью, ну и демократизм начал завоевывать умы сильных мира сего. А как сильные мира могли познакомиться с жизнью простого народа? Не ночевать же по ночлежкам! Правда, один граф принялся землю пахать, но он же один такой был. К тому же лошадей в плуг ему запрягал лакей, приходил к нему в кабинет и докладывал: пахать подано! Народ в то время любил фантастику в жанре фэнтези…

— Чего-чего?!. — она поперхнулась вином.