Игра в голос по-курайски

Дело осложнялось еще и тем, что Павел подпортил себе репутацию участием во фрондировавшим литобъединении. Что уж там говорили в Союзе об их бывшем руководители, Павел не знал, но видимо их руководитель был занесен навечно в черные списки под номером один. Павел не представлял себе раньше, что провинциальная писательская публика так мелочно злопамятна, и что он тоже числится в черном списке. Вот только, под каким номером? Была слабая надежда, что не под номером два, и даже не десять…Но надежда была слабая. Он-то по наивности расчитывал, что такой пустяк, как участие в разогнанном литобъединении, быстро забудется, ан, нет…

После отъезда Риты он с полгода поболтался между небом и землей, пойти было решительно некуда, а душа уже жаждала общения с себе подобными. Общение с самоуверенными культуристами ничего не давало. Да и о чем с ними говорить? Сколько протеина съел, да сколько метандростенолона заглотил? Ни на то, ни на другое у Павла давно уже не было денег, да он и в молодости их не употреблял, так что и темы для разговора не находилось. Литобъединение собиралось в помещении Союза писателей. Как-то вечерком Павел туда и забрел. К его удовольствию там оказались и многие из разогнанного литобъединения, правда, в основном те, кто не засветился на организации митинга. Павел несколько собраний сидел в уголке, скромно наблюдал, иногда принимал участие в обсуждении. Руководила литобъединением весьма маститая поэтесса, еще во времена совдепии успевшая издать с полдюжины книжек. Она была ровесницей Павла, если мериться его реальным возрастом, но по легенде то ему было на десять лет меньше, поэтому она относилась к нему так же, как к мальчикам и девочкам, новичкам окололитературной тусовки. Правда, в литобъединении бывали ребята и раза в два старше Павла.

Через пару месяцев Павел решился, и отдал на обсуждение один из своих последних рассказов. Уровень обсуждения был, конечно, пониже, чем в прежнем литобъединении, но и такой много давал. Руководительница сидела за столом, внимательно слушала выступления других, мило улыбалась, в конце сделал несколько дельных замечаний, похвалила, в отличие от прежнего руководителя. Даже сказала, что рассказ вполне «публикабелен». Павел был на седьмом небе от счастья. Он потом уже, из третьих рук узнал, что она презрительно заявила в кругу своих приближенных: — "Фантастика самого дурного пошиба…" Парнишка передал ее слова, злорадно ухмыляясь. Но Павел не придал этому значения. Вскоре редактор издательства начал собирать молодежный сборник, и руководительница объявила, что все должны принести рукописи. Благосклонно улыбнулась и Павлу:

— Паша, не забудь, поскорее принеси парочку своих рассказов…

Павел занес их в издательство, отдал редактору. И стал с замиранием сердца ждать своей первой публикации. Через три месяца, когда сборник уже был отдан в набор, он зашел в издательство, узнать, оба рассказа вошли в сборник, или только один? Редактор долго рылся в шкафу, наконец, с самого дна выудил папку, сказал с сожалением:

— Мы внимательно прочитали ваши рассказы, они показались нам очень интересными, но мы решили пока не печатать фантастику.

Павел изумился:

— А почему вы решили, что это фантастика? Ну, есть тут элементы приключенческой прозы, элементы авантюризма, но это вовсе не фантастика!

Редактор смотрел на него, благожелательно улыбаясь.

Павел грустно сказал:

— Вы даже не удосужились прочитать…

Спокойствие редактора было олимпийским, он преспокойно выговорил:

— Но вы же фантаст!

— Да, я пишу и фантастику, но данные рассказы сугубо реалистичны.

Павлу ничего не осталось, как забрать папку и отправиться восвояси. До него не сразу дошло, что в издательстве даже не будут читать его рукописи, а если и отдадут на рецензию какому-нибудь члену Союза, то он как дважды два докажет, что творение Павла совершеннейшая чепуха, яйца выеденного не стоит, и даже близко лежать с литературой недостойно.