Игра в имитацию (СИ)

Такая длинная фраза становится последней каплей — силы неизбежно покидают, голова кружится, сознание плывёт и туманится.

Уже почти отключившись, она смутно слышит топот приближающихся шагов и разговоры полицейских, а потом наступает темнота. И тишина.

========== Часть 16 ==========

Комментарий к Часть 16

Саундтрек:

Broken Back — Survive

Приятного чтения!

В больничной палате тихо и уныло.

А ещё настолько удушающе пахнет медикаментами, что Уэнсдэй начинает казаться, будто этот резкий аромат намертво въелся в волосы и под кожу. Она здесь уже больше недели, и время тянется невыносимо медленно, словно нарочно затормозило свой ход.

В самый первый день, когда она пришла в себя в окружении стерильно-белых простыней и капельниц, Аддамс едва помнила случившееся. Очевидно, сработали какие-то защитные механизмы мозга, напрочь вычеркнувшие из памяти жуткий бетонный мешок с тремя клетками. О том, что она действительно провела в плену у семейки чокнутых маньяков без малого трое суток, свидетельствовали только многочисленные травмы. Сотрясение мозга средней степени тяжести, туго перебинтованное бедро, лангетка на правом запястье и два огромных чернильных синяка, которые расцвели под обоими глазами из-за сильного ушиба переносицы. К огромному облегчению, перелом носовой перегородки не подтвердился. Рана от осколка на бедре тоже оказалась относительно безобидной, жизненно важные сосуды не были задеты, но несколько швов всё-таки наложили.

Первое, что увидела Уэнсдэй, с трудом разлепив отяжелевшие веки — мирно спящую Энид. Подруга трогательно свернулась клубочком в углу низкого и явно неудобного диванчика, накрывшись больничным халатом и устроив голову на сгибе локтя.

За приподнятыми наполовину жалюзи стояла кромешная темнота безлунной ночи, поэтому блондинка спала очень крепко — Аддамс пришлось трижды позвать её по имени, прежде чем Синклер начала шевелиться и осоловело моргать. А секундой позже резко вскинула голову, встрепенулась всем телом, сбрасывая оковы Морфея, и воззрилась на соседку с таким ошарашенным видом, словно Уэнсдэй только что воскресла из мёртвых. А потом надрывно всхлипнула, стремглав рванула к больничной койке и заключила подругу в кольцо удушающих объятий.

Из длинного диалога с блондинкой, поминутно перемежающегося слезами и причитаниями, Аддамс узнала, что в тот роковой вечер Синклер забила тревогу уже после полуночи.

А когда пришла в их комнату и обнаружила в одном из ящиков стола ту самую угрозу, сразу же помчалась прямиком в полицейский участок. Удивительно, но шериф Галпин отнёсся к отчаянно паникующей девушке с неожиданным участием — напоил чаем и клятвенно заверил, что полиция сделает всё возможное, чтобы отыскать Уэнсдэй.

А потом набрал номер Торпа.

Лжепрофессор примчался в участок прямо из больницы, даже не потрудившись сменить домашнюю пижаму на более подходящую одежду. Их разговора Энид почти не слышала, но диалог вышел эмоциональным — детектив и шериф о чём-то долго спорили на повышенных тонах, заперевшись в кабинете последнего. Кажется, Ксавье настаивал, что Роуэна необходимо немедленно взять под стражу и подвергнуть жёсткому допросу. Галпин же выражал опасения, что сообщник маньяка может испугаться и в панике сотворить непоправимое.

К общему знаменателю они в ту ночь так и не пришли, поэтому Торп пулей вылетел из кабинета шерифа и забрал Синклер с собой, чтобы в подробностях посвятить её во все события последних месяцев.

Ничего удивительного, что чрезмерно впечатлительная блондинка прониклась историей частного детектива под прикрытием и теперь настаивала, что Уэнсдэй необходимо поговорить с ним, а не рубить с плеча «так категорично и необдуманно».

Но Аддамс была непреклонна.

Разумеется, она прекрасно понимала, что фальшивый профессор не мог наверняка знать, что семейка Ласлоу нацелилась именно на неё, но… Уэнсдэй злилась совсем не из-за того, что Ксавье вполне осознанно подверг её опасности.

Самым сокрушительным ударом стало совсем другое — он не посвятил её в свои планы.

А ведь она бы без тени сомнений согласилась помочь. Торпу нужно было только попросить.

Но он решил поступить по-своему. Очевидно, в очередной раз счёл ниже своего достоинства приобщать её к расследованию. В очередной раз отнёсся к ней с унизительным пренебрежением, в очередной раз не поставил её вровень с собой. Как делал всегда.

И такого она простить не могла.

Это было уже слишком.

Перешло всякие границы допустимого и стало последней каплей в чаше её терпения.

На следующий день из Нью-Джерси приехали родители — Мортиша и Гомес влетели в палату с одинаково округлившимися глазами.