Игра в имитацию

Блестящие, но ненадежные умы ученых позволили одержать победу над колдунами противника. Ученые стали жрецами и волшебниками современного мира. Но постойте, если войны выигрывают волшебные машины, непостижимые уму военных и управленцев, то тем же путем войну можно и проиграть. Успех, но и угроза, — вот две стороны одной и той же медали. Когда-то на них смотрели с высока, затем покровительственно и с толикой страха, но, как бы то ни было, ученые 1930-х годов спасли государства Союзников. Став незаменимыми, они заняли привилегированное положение. Ценой стала невинность. Политическое значение науки переменилось: в условиях 1950-х годов те противоречия, которые двадцать лет назад можно было игнорировать, поднялись на поверхность.

На ряд из них пролило свет разоблачение Фукса, передававшего ядерные секреты Советскому Союзу. Никто не утверждал, что он действовал злонамеренно, руководствовался жаждой наживы или чувством противоречия, либо же выдал секреты по небрежности. Нет, он, в самом деле, изменил идеологические убеждения и был твердо уверен, что поступает правильно. Мораль истории вывел Алан Мурхед в своей книге 1952 года «Предатели»:

«Пожалуй, Фукс не лгал, когда после ареста клялся, что теперь верен Великобритании, и проклинал Советский Марксизм. Он был из тех, кто первым делом сверяется со своей совестью, а затем уже оглядывается на социум. Таким людям не место в упорядоченном обществе. Их место там, где сейчас и находится Фукс — в Стэффордской тюрьме за общественно полезным трудом.»

Такое жесткое мнение предполагает, что и Кинс и Рассел, и Форстер и Шоу, и Оруэлл и Харди, — все они тоже должны быть в тюрьме. Подобно Эйнштейну они позволили себе усомниться в аксиомах, а если и соглашались подчиниться правилам, то исключительно по собственному выбору. Именно подобную отчужденность, подобную способность делать выбор и должно отвергать упорядоченное общество. Даже либеральные писатели Англии собственноручно признали верность сего логического заключения несмотря на то, что их культура во многом, в отличие от Германии, основывалась на том, что на подобные противоречия закрывают глаза. Кинс, к примеру, отмечал, что «последствия того, что такой человек обнаружен», заключаются в необходимости добиться принятия обществом. Идеалам «свободы и последовательности рассудка», выраженные Фредом Клейтоном, попросту не оставалось места, когда под угрозой оказывались действительно важные вопросы для мира. Короткий всплеск «творческой анархии», возможно, замаскировал правду, однако к 1950 году политические реалии вновь стали ясны.

Наука, претендующая на описание объективной реальности вне зависимости от законов, традиций и убеждений, наука, стремящаяся к абстрактному мышлению, наука, для которой мир был единой страной, именно она, возможно, укажет на опасность отрыва от аксиом общества. В равной степени, а может и более непосредственно и явно, представляли опасность сексуальные предпочтения, не соответствующие социально одобренным формам. Гомосексуалисты, в частности, предпочли быть выше явного и несомненного осуждения общества, создав проблему без вины виноватых нравственно сомнительных нарушителей закона. Разве не скрывал каждый из них в себе зародыш Фукса? Впрочем, существенное различие заключалось в том, что Фукс нарушил явным образом взятое обязательство. Фукс в своей гордыне претендовал на право власти, право изменить ход истории, а вовсе не право контролировать свои личные близкие отношения. Большинство геев, вынужденных мимикрировать, не могло избежать участия в лжи и обмане. Ни один из них не мог с уверенностью утверждать, куда заведут те, или иные личные связи.