Игра в императора

Мысли рванули с отрывистой скоростью пулеметной очереди. Что он открыл дверь не к себе. Но – вешалка в коридоре: их вещи. И еще что-то. Вроде плаща. Незнакомого. Или куртки. Чужой. Что – сын еще слишком юн; ах подлец! Нет… Кто здесь?! Марина?! С кем? Чушь… Но… Не может быть!!! А почему, собственно, не может… Удар ножом в живот: жена; и одновременно – печальное уважение к ней: значит, она может быть и такой, она может, только не с ним, а он не знал; и смертная тоска; и страх; и растерянность; и праведная бешеная злоба; и поразительное облегчение – значит, не больно-то он ей и нужен…

Он обнаружил, что может дышать, и что ноги его держат. А руки лезут в карманы, достают сигареты и спички, правая вставила сигарету в рот и чиркнула спичкой по коробку, который держит левая. Он затянулся, подумал, выпустил дым, подумал, ощутил свое лицо, подумал, придал ему спокойно-суровое или, по крайней мере, сколько-то живое выражение, что плохо удалось при одеревенелости всех мышц, и лицевых тоже, – и стал переставлять ноги попеременно таким образом, чтобы двигаться в спальню.

Дверь была приоткрыта, и стоны и рычание достигали верхних нот. Володя, не зная зачем, трижды постучал сильно в дверь и распахнул ее, встав на пороге в позе средней между статуей Командора и абстрактной скульптурой.

Произошло именно то, что в драматургии именуется немой сценой. Выразительность сцены заставила бы позеленеть от зависти любого знаменитого режиссера. Откровенность же сцены сией была вполне в духе нашего смелого времени.

Первой обрела дар речи та сторона любовного треугольника, которая в этот момент, как бы это выразиться, занимала наиболее активную жизненную позицию. Сторона оказалась крепким приятным парнем лет тридцати.

– Явление следующее: те же и муж, – невозмутимо и даже назидательно произнес он, мельком взглянув на Володю, прямо в лицо Володиной же жене, не меняя при этом упомянутой позиции. После этой сакраментальной формулы он, однако, счел приличествующим позицию сменить, и невозмутимо уселся на краю постели.

Жена задернула простыню и закрыла глаза: спряталась. Она не умела так быстро применяться к неожиданным обстоятельствам.

– Та-ак, – якобы со смыслом, а на самом деле абсолютно бессмысленно произнес Володя другую сакраментальную формулу подобных ситуаций и умолк, потому что никакого дальнейшего текста не мог придумать.

Гость, если можно его так назвать, пришел ему на помощь.

– Могу в утешение рассказать анекдот, – непринужденно обратился он, разряжая своей непринужденностью обстановку. – В одесском суде слушается дело о разводе. Вопрос мужу: так почему вы все-таки разводитесь? Она меня кретином обозвала, отвечает муж. Ну, разве это веская причина, укоризненно говорит судья. Она в контексте обозвала, упорствует муж. Это как, удивляется судья. А так: прихожу я домой, а она в постели со здоровенным мужиком, увидела меня и говорит: смотри, кретин, как это делается.

В своей вполне эффектной мускулистой мужественности он встал и, сделав шаг навстречу, протянул Володе руку:

– Саша. – И, видя, что руки навстречу не протягивается, показал большой палец: – И я вот такой парень!

Жена полуистерично хихикнула и открыла глаза.

– Сука, – просипел Володя. – Совет да любовь, – пискнул он.

– Дай даме одеться, она стесняется, – сказал Саша.

– Ну что, он лучше? – яростно пропел Володя.

На лице жены отразилось очевидное ему самому: конечно лучше.

– Конечно лучше, – подтвердил Саша, разведя руками, расправил плечи, выпятил грудь и бросил взгляд на себя вниз.

Оглушенный Володя поведал искренне:

– Встречу – убью! – и выкатился вон, грохнув дверьми – прощальный орудийный залп над бренными останками когдатошнего семейного счастья.

Внизу он прошел мимо замдиректорской машины, совершенно не имея в сознании, зачем он в этот час очутился дома и почему. Ноги двигались куда-то сами по себе, он шел на автопилоте, и заложенная программа уткнула курс в родимую, свою, спокойную шашлычную.

Под тентом излюбленной шашлычной Володя и был прихвачен с бутылкой вина (купленного у магазина за двенадцать ре) безжалостными дружинниками. Сопровождаемый в отделение, он не мог видеть на тенистой дорожке у кронверка знакомую фигуру, провожающую его холодным дальнозорким взглядом.

Следствием явился штраф и довольно позорное сообщение на работу, как нельзя более некстати.

Город, на равнодушие которого он недавно жаловался, стал выталкивать его ощутимо, как вода пробку.

– Как же я туда попаду? – спросил он Звягина. – Лет мне сорок, английский практически не знаю, инженеры моей квалификации не больно там и нужны… кто меня впустит?

– Заруби себе на носу простую истину: мы нигде никому не нужны.

– А что ж делать?

– А спроси себя: а они тебе нужны? Ясно, что ты хочешь взять. А что ты хочешь дать?

– Перед консульством толпа… а анкет-то нет, к близким родственникам по два года ждут въезда…

– Заруби вторую простую истину: чтоб ты был кому нужен – сделайся нужным. Чтоб другие были нужны тебе – при этом условии ты можешь сделаться нужным им.