Игра в карты по–русски

Встречи с картами поджидают нас на всем пространстве русской литературы. И что ни характер за карточным столом, то особенный тип игрока. Вплоть до приехавшего ревизором в дальний уездный городок генерала из «Губернских очерков» Салтыкова-Щедрина, которого, когда его соблазняют игрой «в карточки», интересует не во что играть, а только и исключительно — с кем. Получив заверения, что «партия самая благородная: все губернские-с», узнав, что один из его будущих партнеров говорит по-французски и даже «обучались в университете», а «ихняя супруга первая дама в городе-с», он удовлетворенно повторяет: «А! очень приятно!., очень, очень приятно!»

Однако ни одно из названных произведений, хотя бы в отрывке, не включено в данный сборник. Как ни заманчиво было представить тему во всей ее хрестоматийной полноте, объем первой книги, ей посвященной, ограничил отбор небольшими повестями и рассказами, где карточная игра — главная пружина действия, основа сюжета.

В такой роли, в роли «сюжетной машины», рассматривается она в едва ли не единственной в своем роде работе известного исследователя нашей классики Ю. М. Лотмана «Тема карт и карточной игры в русской литературе XIX века», опубликованной в 1975 году в «Ученых записках Тартуского университета». Любопытна высказанная в ней мысль, что карты и карточная игра приобрели в это время «черты универсальной модели», стали «центром своеобразного мифообразования эпохи». Поэтическое воплощение этой модели видится, в частности, в лермонтовских строках:

Что ни толкуй Вольтер или Декарт —
Мир для меня — колода карт.
Жизнь — банк; рок мечет, я играю,
И правила игры я к людям применяю.

Прочесть под тем же углом зрения неоконченную повесть Лермонтова «Штосс», другие, фантастические, как сама жизнь, и нехитрые вроде бы, но тем более удивительные карточные истории, написанные в прозе, приглашается читатель данного сборника. Он охватывает произведения, написанные за столетие.

Рассуждения о карточной игре как универсальной модели человеческого поведения следует дополнить сведениями о масштабах ее распространения, которые можно почерпнуть у О. Сенковского — ироничного автора «Арифметики» из «Записок барона Брамбеуса». Нарисованная им картина русской земли, устланной игральными картами, не так уж невероятна. Стоит только вспомнить, что промышленность выпускала их в прошлом веке в количестве, необходимом для того, чтобы к каждой новой игре распечатывалась новая колода. Это считалось не то чтобы даже хорошим тоном, а просто нормой для порядочного человека. Как было нормой платить карточный долг прежде любого другого.

В среде российского дворянства отношение к собственным долгам вообще было самое снисходительное. Товарищ Нехлюдова по полку, из «Воскресения» Льва Толстого, поражает тетушек Дмитрия Ивановича тем, как щедро разбрасывает он рубли «на чай»… Но тетушки не догадываются, замечает Толстой, что у него «было двести тысяч долгу, которые — он знал — никогда не заплатятся, и что поэтому двадцать пять рублей меньше или больше не составляли для него расчета».

Зато карточный долг был свят как дело чести, и с этим не шутили. «Теперь пуля в лоб — одно остается», — думает проигравшийся Ростов. И то, что Вулич сперва отдает карточный долг, а уж потом кидается в бой, где может погибнуть, — не просто экстравагантность.

У разных игр разные правила, но одни законы. Они не меняются и со сменой, так сказать, материала игры. Это подметил Гоголь в знаменитой сцене игры в шашки в «Мертвых душах». Начинается она, как известно, с попыток Ноздрева заставить Чичикова сыграть с ним в карты. Но карты показались гостю «очень похожими на искусственные, и самый крап глядел весьма подозрительно». Тогда Ноздрев заманивает Чичикова шашками: «Да ведь это не банк; тут никакого не может быть счастия или фальши: все ведь от искусства…» Последовавшие затем трюки с одновременным продвижением по доске с помощью ноздревского рукава нескольких шашек напоминает сбрасывание лишних карт в рукав шулера. Из поколения в поколение повторяют картежники ставшую ритуальной фразу Чичикова — «Давненько не брал я в руки шашек», подставляя всякий раз на место шашек карты.

Общая логика игры и особенно поведения игроков дала основание включить в сборник два рассказа — Л. Н. Толстого и А. В. Амфитеатрова, посвященные бильярду. Его близость картам подчеркивается в одном из рассказов А. Грина, герой которого, проиграв свою судьбу в бильярд, годы спустя выигрывает ее у того же человека в карты.

Карты и судьба — главная тема и всей этой книги.

Так во что же играли литературные герои?

Вист требует не только серьезности и сосредоточенности, он не терпит суеверных: каждому партнеру сдается по тринадцать карт. Вист уважает максималистов: высшее достижение в нем — взять все тринадцать взяток, то есть сделать большой шлем (простой шлем — двенадцать взяток).