Я действительно смутно помнил эту фамилию: какой-то Лирден окончил ВГИК, когда я только поступил туда, и, кажется, о нем действительно говорили, как о ярком таланте. (Я, конечно, меняю тут его фамилию, но лишь немного — вгиковцы времен моего розлива легко поймут, о ком идет речь, а остальным даже его настоящая фамилия ничего не скажет.)
— Слушаю вас…
— Нам нужно встретиться, я хочу заказать вам сценарий.
— Из русской или американской жизни?
— Американской. Кому тут нужна русская жизнь!
— Но я еще не знаю американской жизни, я только приехал.
— Ерунда! Я вам все расскажу, а вы напишете. Я навел о вас справки — вы профессионал, а это как раз то, что мне нужно. У меня огромные связи, я сделал два гениальных фильма в Израиле, получил за них все призы Карлсбадского фестиваля, а деньги на новую постановку мне дают, как только у меня будет даже не сценарий, а либретто. Вы можете за месяц написать либретто?
— Я написал «Любовь с первого взгляда» за семнадцать дней, — сказал я скромно, с трудом сдерживая ликующее биение сердца.
— Замечательно! Через час я буду у вас!
Через час мы устроились в соседнем парке, и Лирден — высокий, поджарый, сорокалетний, прикативший ко мне на «форде» со своей американской герлфренд, — энергично вышагивал по траве и замечательно рассказывал о своих израильских фильмах, карлсбадских премиях и о том, что Израиль — это провинция, настоящее кино там делать нельзя, а потому он приехал в Штаты и здесь, чтобы добыть свежий материал для фильма, пошел работать в «лимузин-сервис», то есть в длинном двенадцатиметровом лимузине возит миллионеров и президентов гигантских корпораций. Но деньги на постановку фильма он получит не от этих клиентов, а по другим, особым, израильским каналам…
Мне это все безумно понравилось. Особенно — его рассказы о буднях шофера «лимузин-сервиса». Я тут же понял, что главным героем нашего фильма будет русский эмигрант — шофер лимузина, с ним и его клиентами и клиентками должны произойти веселые и драматические приключения — приключения, замешанные на разнице двух культур, психологий, воспитания. Лирден тут же высыпал передо мной дюжину таких эпизодов из своей практики, и я буквально в тот же день засел за работу.
Оглушительной испанской музыкой и криками кипела за окном 181-я улица Вашингтон-Хайтса, то есть Вашингтонских горок города Нью-Йорка, заселенных пуэрториканскими легальными и нелегальными эмигрантами. Но разве не точно так же била мне в уши бакинская зурна на Бондарной улице времен моего детства? Удушающий нью-йоркский август давил сквозь окна, не защищенные в силу моего безденежья ни кондиционером, ни вентилятором. Но разве не прошел я через горнило московской жары 1972 года? Кино, американское кино, стучалось в мои двери, и я отвечал ему пулеметными очередями своей пишмашинки, я снова, как когда-то в Москве, парил под этот стук над миром, жарой и ночными крышами.
Через две недели либретто сценария было готово — тридцать страниц машинописного текста. Лирден приехал ко мне, тут же прочел и пожал мне руку:
— Спасибо! Это как раз то, что мне нужно! Через неделю я получу деньги на этот проект, и мы сядем писать полный сценарий!
Затаив дыхание и скрестив пальцы, я прожил неделю, потом вторую. На третьей неделе я позвонил Лирдену и осторожно спросил:
— Как дела?
— Это не телефонный разговор, но у меня есть новости. Приезжайте ко мне, и все сами увидите.
Я «взял трэйн» и поехал в Джексон-Хайтс — то есть на Джексонские горки, на другой конец Нью-Йорка. Оказалось, что Лирден живет там в районе американских «Черемушек» — в глухих многоквартирных кирпичных домах, увешанных по фасаду пожарными лестницами, ну точные копии наших домов на Вашингтонских горках. Мебель в его однокомнатной квартире-студии своим аскетизмом напоминала мою, собранную по свалкам. Заперев за мной дверь на ключ, он включил воду над кухонной раковиной, отвел меня в дальний конец комнаты и сказал негромко:
— Они не хотят, чтобы я делал кино.
— Кто? — не понял я.
— КГБ и ЦРУ. Они объединились против меня и приставили ко мне слежку. Сейчас вы сами увидите. Сейчас я подойду к двери, открою ее и там будет стоять соседский мальчик. Они наняли его следить за мной.
С этими словами он действительно тихо и сбоку подкрался к двери, стремительно повернул ключ в замке и распахнул дверь.
За дверью никого не было, но пустой и длинный коридор выглядел и вправду мрачновато.
— Нет, сейчас он, наверно, в школе, — сказал Марк. — Но скоро он придет и будет следить за мной. Они боятся, что я сделаю фильм, разоблачающий их тайный сговор. Не смотрите так. Они уже трижды вызывали меня на допрос…
Я понял, что нужно уходить, — свою первую встречу с американским кино я продул всухую.