Игра в кости

— А дальше, — отозвался она, — всё та же средняя школа, перед парком, на улице Гагарина в тихом городке недалеко от Москвы, где еще Королёв конструировал свои ракеты. Я казалась скромной и впечатлительной девочкой и жила в мире фантазий, как Амели с Монмартра. У меня были тонкие запястья и щиколотки, и я лучше других писала сочинения по литературе. В общем, мечта для учителей. Зато в музыкальную школу меня даже не пытались отдавать — никакой склонности, кроме хулиганской, к музыкальным инструментам я не проявляла. Математические способности у меня отсутствовали напрочь, так что материал приходилось тупо задалбливать наизусть, но я справлялась. Ещё бессонницы. Не спала целыми сутками. В ту пору из меня получился бы очень плохой актёр. Жуткий. Ужасный. У меня всё на лбу было написано. Если мне бывало хорошо — никак не могла подделать унылую рожу. Если плохо — хоть убейся — но ни за что не улыбнусь по-человечески. Но, обычно, я вообще не могла улыбаться. Ну, и какая женщина из меня могла бы вырасти? Мне казалось тогда, что скоро захочется размозжить себе голову. Тогда мать и отдала меня в эту Школу искусств, где мы с тобой и познакомились. Преподавал клёвый мужик, хорошо все объяснял. Занятия длились по два с половиной часа, два раза в неделю. На первых уроках просто карандашом чирикали, а не рисовали. Линии, кривые и всё такое. Ну, ты помнишь. Мне было очень непривычно на мольберте, рука уставала и не могла делать хороший нажим, а так норм. Я там училась для себя, и страшно, смертельно скучала. Обучалась душевной эквилибристике.

— Там мы с тобой не только познакомились, но ты научила меня трахаться. Знаешь, я тебя никогда не спрашивал…

— Кто меня лишил девственности?

— Ну, вроде того, — несколько смущенно признался я. — Если не хочешь, не говори.

— Почему? Всё получилось очень глупо, немного забавно и до отвращения банально. Таких историй, наверное, тьма-тьмущая. Как уже говорила, училась я очень хорошо, но любила прогуливать некоторые уроки. И вот в конце второго полугодья химичка вдруг заявила, что не видать мне пятерки в году, если не сдам пропущенные лабораторки. «Лабы», как мы говорили. Такой, знаешь ли, чисто вузовский подход к школьному образованию. Ну, остались мы на послеуроков эти лабы делать — в основном двоечники и я одна такая отличница. В кабинете химии имелся свой лаборант — молодой парень, учился он на химфаке в пединституте, а у нас подрабатывал. Химичка куда-то торопилась, и велела ему, чтобы не смел ничего никому подсказывать, а когда последний ученик работу сдаст, надлежало всё убрать, за всем проследить, кабинет запереть. Я давно на него глаз положила, хотя ничего не знала и не умела, но и он на меня временами поглядывал. Короче, последней оказалась я, как легко догадаться…

— Что произошло дальше, кажется знаю.

— Это вряд ли… но потом мы часто встречались с этим лаборантом, можно сказать регулярно. Самое смешное, что я даже не спросила, как его зовут!

На этом она затихла, стала молча курить, задумчиво затягиваясь и пуская тонкие струйки сизого дыма. Вероятно, давние воспоминания всё-таки разбередили ей душу. Или что там у неё сейчас вместо души?

— А потом? — нетерпеливо спросил я.

— Потом начались летние каникулы, меня отправили в лагерь на три смены, а в самом начале сентября я подслушала разговор мамы с тем чужим мужиком, узнала о её делах, впала в жутчайшую депрессию, чем-то даже лечилась, и мама, по совету врача, записала меня в ту самую Школу искусств.

— А он? Этот лаборант?

— Уволился в конце мая, и следующий учебный год начался уже без него…

— После зимних каникул, вы уехали из нашего города, — сказал я, разглядывая окружающие пейзажи.

Окружающий мир, тем временем, жил своей летней жизнью, и только нашей неторопливо идущей паре все это было безразлично. Дымя выхлопными трубами, то и дело мимо проносились машины, по тротуарам куда-то шли неугомонные группки туристических женщин.

— Да… — не глядя на меня, абсолютно спокойно произнесла Лена, и продолжила дозволенные речи. — Да, мы неожиданно переехали сюда, в Питер, и больше изобразительным художеством я не занималась. Сейчас всё это уже бесконечно далеко, так что, наверно, я могу смотреть на всё трезво и издалека. Может быть, даже сверху. Я стала ходить чуть ли не в самую старую петербургскую школу, что на Социалистической. Училась там два с половиной года…

Старые дома слепо смотрели на нас серыми тусклыми окнами. Обилие машин, плохой бензин… Прохожие чаще всего меня с Леной даже не замечали. Каждый из нас думал о своем, насколько в его жизни все нелепо и странно.