Игра в любовь

– Известная красавица, безупречного, хотя, возможно, и не столь знаменитого рода, взяла любовника. Какого-то французишку, – сказал, сразу же осознав свой промах, типичный англичанин, безмозглый великосветский сплетник по имени лорд Росетт, и, закашлявшись, исправился: – Я хотел сказать «француза».

– Из старой аристократии, несомненно, – заметил хозяин замка, Морис Сент-Лайон. К счастью для Росетта, граф был слишком занят этой любопытной информацией, чтобы обратить внимание на пренебрежительный намек на его национальную принадлежность. К тому же, прожив среди англичан со времен революции, он привык к плохим манерам.

– Несомненно, – кивнул Росетт. Сняв плащ, он бросил его на руки поджидавшего лакея. Верный своей натуре сплетника, он выболтал самую сенсационную часть сплетни, как только переступил порог замка и увидел хозяина. Потом он повернулся и одобрительно присвистнул.

– Неплохо для замка, Сент-Лайон, дружище. Совсем неплохо. – Он огляделся вокруг, заметив и толстый восточный ковер, и тяжелые гобелены, прикрывающие только что заделанные трещины в стенах, и сверкающий паркетный пол, и новенькие стекла в окнах. – Видели бы вы родовое гнездо» где рос я, – сказал Росетт. – Ни водопровода. Ни отопления. Ни общества.

Как догадывался Сент-Лайон, из этих трех зол для Росетта самым большим было отсутствие общества. Сент-Лайон успел заметить, что это было избитой схемой поведения сынков сельского дворянства, которые разлетались из родовых поместий, привлекаемые яркими огнями лондонского бомонда. Оказавшись там, они крайне редко возвращались в сельские поместья. По обрывкам информации, которую Сент-Лайон получил от этого претенциозного ничтожества, все это полностью относилось и к Росетту.

– У меня здесь установлено самое современное оборудование и предусмотрены все мыслимые виды комфорта, – сказал Сент-Лайон. – Так же как и вы, я терпеть не могу неудобства, дражайший Росетт.

– И наверняка у вас имеется хорошо укомплектованный штат прислуги, – сказал Росетт, пошевелив пальцами руки, указывающей на безмолвно застывшую пару ливрейных лакеев у входной двери и другую пару – возле двух больших окон. Эти люди были выбраны явно за преданность и боевые качества, а не за осанку или смазливую физиономию. – Должно быть, обходится вам в целое состояние. Но слуг никогда не бывает слишком много, не так ли?

– Это правда, тем более когда есть подозрение, что твой дом собираются обокрасть, – сказал в ответ Сент-Лайон. В Лондоне дважды задерживали воров, пытавшихся выкрасть у него письмо. Но это были наемники, ничего не знавшие о том, на кого работают. А поэтому никакой полезной информации от них получить не удалось.

Он бы многое отдал, чтобы узнать имена тех, кто работает против него, причем не только для того, чтобы ликвидировать источник угрозы, но также и для того, чтобы можно было подороже продать информацию.

– Надеюсь, ваша поездка была не слишком утомительной? – спросил он у Росетта.

Молодой человек раздраженно выпятил губы.

– Разве можно ожидать чего-то другого, путешествуя по таким диким местам? – Он даже вздрогнул. – Но ради вас, дражайший Сент-Лайон, я с готовностью отказался от ярких огней лондонского сезона и приятной компании. Я знаю, что вы оцените мою жертву, особенно в свете любопытнейших событий, которые начали разворачиваться, когда я уезжал.

– Разумеется, я это ценю, – с энтузиазмом откликнулся Сент-Лайон.

Росетт с его начесанными в соответствии с модой на бледный лоб сильно надушенными волосами, руки которого были затянуты в тончайшие кожаные перчатки одного из дюжины оттенков, соответствующих цвету его жилетов, был полным болваном. Но болваном полезным. И даже хитрым.

По правде говоря, именно Росетт привез ему письмо, которое он собирался продать подороже. Этот пообтесавшийся в городе придурок во время поездки по Италии – большое путешествие[4] у него получилось – встретился с одним «умирающим старым лягушатником-роялистом», который упросил его передать кое-какие личные вещи своему родственнику в Риме.

Как догадывался Сент-Лайон, этот эгоистичный осел вспомнил о своем обещании только тогда, когда этой весной по приезде в Лондон его представили Сент-Лайону. Поскольку, как известно, англичане отличаются тем, что мнят себя центром мироздания, он решил, что один «лягушатник» ничуть не хуже другого, и вознамерился передать вещи покойного в руки Сент-Лайона.

Но когда Сент-Лайон узнал имя роялиста, что-то в его манере поведения подсказало Росетгу, что в его руки попало нечто более интересное, чем «несколько любовных писем французишки и прочая чепуха». Движимый любопытством и жадностью, он решил внимательно осмотреть вещи покойного, прежде чем передавать их Сент-Лайону. Среди вещей он обнаружил маленький цилиндрический контейнер, сопроводительное письмо к которому наводило на кое-какие размышления. Росетт понял, что в его руки попало нечто ценное.