Игра в марблс

Я попросил его быть моим шафером. Жаль, что Хэмиша нет, хотя с ним, конечно, было бы в тысячу раз рискованнее, и все эти семейные доктора и попы бегом бы бежали с приема от его дерзких речей. Хотя нет, Хэмиш был человек умный. Он не как все прочие, он умел наблюдать, знал, где стоит надавить, оценивал ситуацию и только потом действовал. Это не значит, что он бы не допустил промаха, но по крайней мере он сперва думал, а не выпаливал первое, что в голову придет, как все прочие. Пять лет прошло, а для меня он все еще жив. Но Энгюс ближе всего после Хэмиша, а если я вообще не приглашу родичей участвовать в свадьбе, они меня убьют, на фиг. Будь у меня возможность выбирать, я бы позвал в шаферы своего дружка Джимми, но тут все сложно. Жаль, правда, потому что с ним мне приятнее всего поболтать.

Я с ним разговариваю чаще, чем с кем-либо другим. Мы все время что-нибудь обсуждаем, хотя по сути и ничего особенного. Я могу с ним день напролет так болтать. Мы одногодки, и он тоже без ума от шариков, на этом мы и свели знакомство и теперь играем несколько раз в неделю. Единственный взрослый человек, кого я знаю, чтобы играл в шарики, но он говорит, что знает еще нескольких, и мы шутим: соберем команду, сыграем в международном турнире. Ну, не знаю. Может быть, и правда когда-нибудь.

Странно было не сказать Джимми про сегодняшние планы. Ведь для того и друзья вроде бы. Но у нас с ним по-другому. Он тоже не слишком-то откровенничает про свои дела, кое-что я порой вычисляю, но кое в чем он до жути скрытный. Меня это вполне устраивает. Почему? Этот вопрос я многократно себе задавал. Мне нравится держать свое при себе. Контролировать, кто что про меня будет знать. Сначала мы большой оравой прибыли в Ирландию из Шотландии, предмет для всеобщих разговоров, и целый год спали вповалку на полу, и опять разговоры, переехали к Мэтти после скоропалительной свадьбы, и об этом опять-таки все судачили с полным на то основанием, ведь Томми у мамы родился «рано», а потом мы подросли, дикая банда, а еще позже, когда Хэмиш умер, все принялись обсуждать, чего он натворил и чего не делал. Каждый пытался одной фразой вынести ему приговор или даже одним словом, одним взглядом, как будто кто-нибудь его знал – но никто не знал и знать не мог. Не знали его так, как я. Думаю, даже остальные братья не знали его, как я. И я хотел уйти от всего этого. От слухов и пересудов. Я хотел быть тем, кем захочу, потому что захочу. Без объяснений, без болтовни. Хэмишу это удалось, но он уехал из страны, а я не уверен, что готов на это.

Убраться от них, но не слишком далеко. Они сводят меня с ума, но и без них я не могу. Хочу присматривать за ними хотя бы издали, знать, что все живы-здоровы.

Если бы я вздумал жениться на той девочке, что щупал в четырнадцать лет, я бы остался дома, но я этого не сделал. А в двадцать три года, созрев для женитьбы, самое правильное было покинуть родные места и поискать таких девушек, как Джина. Не то чтобы я особо далеко перебрался. Пятнадцать минут пешком, не более того. Зато другое соседство. Да ведь и мы не вовсе голь. До пяти лет я жил на ферме в Шотландии, потому что там мама познакомилась с папой, приехав в Шотландию работать няней, а после года на полу у тети Шейлы мы переехали в славный домик, в один из одинаковых коттеджей в Сент-Бенедикт-гарденс, прямо за углом от нашего лежбища на Дорсет-стрит. Семейный дом Мэтти, он унаследовал его, когда родители сыграли в ящик. Мэтти неплохо зарабатывал в мясной лавке, и все мы там подвизались, отдавая маме каждый пенс, покуда не женимся. Но вопрос не в том, где ты рос, а в том, как воспитывался. Мама Джины воспитывала дочку совсем не так, как мама растила нас. Мужчину воспитывать – дело особое, говорила мама миссис Линч, обсуждая ее девочек.

Мне нужен был кто-то лучше, чем я сам. Гораздо позже я понял, что искал невесту лучше себя, потому что сам хотел стать лучше. Как будто ее хорошесть могла перейти ко мне. Не деньги Джины были мне важны, но ее обходительность, охренительная искренность, с какой она внимала чуши любого придурка. Мы оба рано потеряли отцов, так что не скажешь, чтобы у нее было безмятежное детство, любому ребенку лучше бы без такой утраты, но, с другой стороны, вся ее жизнь умещалась в три квартала вокруг дома. И ее и друзей. Тут и школа, и магазины, и работа. Ее отец заведовал пуговичной фабрикой, они жили в одном из этих больших особняков в Айоне, места хватило бы для дюжины детей, но детьми ее мама не успела толком обзавестись, потому что папа умер от инфаркта. Мама превратила большой дом в пансион, благо Кроукер[2] рядом, в дни матчей народу полно, и Джина помогала матери. Идеальные хозяйки. Любезные. Приветливые. Где бы мы с ними ни встречались, мне всегда казалось, будто они стоят за стойкой в своей семейной гостинице.