Игра в метаморфозы

Она ощутила, как ее захлестнула волна бешенства и отчаяния, воля собралась в кулак, и дальше ее уже, как раненого зверя, повел инстинкт выживания. Все, она перешла на «автопилот», и все мышцы уже напряглись, хотя она даже пальцем для этого не пошевелила.

В следующий миг Лусия дважды, насколько могла стремительно, перекатилась по крыше.

И сразу услышала выстрелы. Он наконец-то решился стрелять. Слишком поздно. Она бросилась к нему, вытянув руки, и в три прыжка оказалась сверху, как раз в тот момент, когда он начал целиться.

На этот раз пуля пробила ее плечо.

А он улетел. В буквальном смысле слова.

Улетел в оранжевое небо Саламанки. Он планировал, почти красиво раскинув руки. Как Рафаэль… Полет закончился шестью этажами ниже глухим ударом о тротуар.

Лусия подошла к краю крыши, держась за плечо, которое начало гореть. Это было хорошим признаком: значит, она жива.

Внизу виднелось распростертое тело. На улице не было ни души. И ни один любопытный прохожий не обратил внимания на неподвижную фигуру, лежащую в неестественной позе, вывернув под неестественным углом правую руку и левую ногу. И уж совсем странную позицию занимала голова. Из-под нее растекалась лужа крови, которую сразу смывал поток дождя.

Улисс Джойс умер, как и жил: в одиночестве.

Лусия попыталась пошевелить раненой рукой. Боль была резкая, но вполне терпимая. Это означало, что пуля не задела ни кости, ни какой-нибудь глубокой мышцы.

Откуда-то слышался панический голос Саломона, который звал ее. Он орал так громко, что, казалось, рискует порвать себе связки.

Ей пришлось проделать весь путь в обратном направлении. Саломон, стоя на террасе, наблюдал, как она подходит, и улыбка его становилась все шире. Он помог ей взобраться на террасу, обнял и прижал к себе. Ее била крупная дрожь, и сейчас она не смогла бы сказать, была ли это дрожь от облегчения, от пережитого страха или от боли.

Дождь обрушивался на них сверху, бил по головам, смывая кровь, усталость и грехи.

– Он мертв, – сказала Лусия.

– А ты ранена.

– Пустяки, царапина.

Больше они не говорили ни слова. И Лусия не могла бы сказать, сколько они простояли вот так под струями дождя, дрожа и прижавшись друг к другу. Гром эхом отзывался в ночи на удары ее сердца.

59

Вечер пятницы

У входа в театр Саломон Борхес разговаривал с двумя пожилыми мужчинами в костюмах, при галстуках и в зимних пальто – должно быть, какими-то влиятельными персонами из университета.

Было около семи часов вечера. Лусия торопливо пробралась сквозь толпу к дверям. В вестибюле теснились профессора, студенты, зеваки, официальные лица. Вечерние платья, искусственные и настоящие меха, и даже галстуки-бабочки… Можно было подумать, что все явились в театр. Да, в конце концов, разве это был не театр?

Маленькая площадь Лисео почернела от собравшейся толпы. Лусия подумала, что новости разносятся по Саламанке очень быстро, и войти в театр смогут далеко не все.

Здесь было и телевидение. Два информационных канала прислали небольшие мобильные группы с облегченным оборудованием: времена изменились.

Весь день ее не покидало одно ощущение, что в этот вечер она оказалась на своем месте и сделала все, что было нужно сделать. Нынче Лусия купила себе легкое не по сезону платье в магазине «Зара» и подкрасилась чуть ярче обычного. За несколько часов до этого начальство довело свое решение до сведения Пеньи, а тот довел до ее сведения. Наверху не только желали, чтобы пресс-конференция состоялась, но чтобы в ней принял участие ЦОП.

– На этот раз тебе не отвертеться, – сказал Пенья. – Это приказ очень высокопоставленных лиц…

– Таких высоких, как этот?

* * *

Сидя во втором ряду, Эктор Дельгадо оглядывал зал. Многие из присутствующих были ему знакомы, и кое с кем он раскланялся. Его сопровождала красавица жена. Мануэла была великолепна в свободном платье от Альберты Ферретти под манто «Макс Мара» с капюшоном, отделанным лисьим мехом. Она оставила детей с няней: это мероприятие не для них. Правда, нигде не было написано, что на пресс-конференцию не допускаются дети до двенадцати лет, но все прекрасно знали, что здесь можно услышать вещи, не предназначенные для детских ушей. Несомненно, именно поэтому сюда пришло столько народу: всем хотелось услышать о скандале, о резне и испытать дрожь от вида крови.

У советника по делам образования правительства Кастилии и Леона слегка пересохло в горле. Он был одним из немногих присутствующих, кто знал, что пресс-конференция пойдет отнюдь не по намеченному сценарию.

Эктор поднял глаза и оглядел круглые балконы, обрамлявшие зал и сверкавшие, словно шкатулки с драгоценностями. Какое чудесное место… Подумать только, ведь театр Лицеум был закрыт, пока в 2002 году, когда Саламанка была названа культурной столицей Европы, его не отремонтировали, отреставрировали и придали ему первоначальный вид, какой он имел в XIX веке.