Игра в молчанку

Весь обратный путь из Манчестера я размышлял, что́ мне тебе сказать. Могу ли я признаться, что видел Элинор, или лучше соврать, что она была на лекциях и мне пришлось оставить ей записку? Соврать… я решился на это почти сразу. Сейчас мне стыдно об этом говорить, но, если быть откровенным, это решение не слишком отяготило мою совесть. Мне казалось, что это будет ложь во спасение. Я был обязан защищать тебя любыми способами, особенно когда ты больше всего в этом нуждалась. Разве не это я обещал тебе, когда в бюро регистрации мы дрожали от холода в нашей тонкой, дешевой одежде? И кто тогда мог знать как трудно будет выполнить это обещание!

К счастью, мне на помощь неожиданно пришла Элинор. Ты выбежала из дома еще до того, как я успел запереть машину.

– Милый, милый Фрэнк! Наконец-то ты приехал! А у нас радость!..

– Какая еще радость? – В смятении я припоминал события сегодняшнего дня: полуоткрытая дверь на цепочке, торопливые попытки Элинор спрятать руки в рукавах и ее стремление спровадить меня как можно скорее. Как близок я был к полному отчаянию, когда стоял на заправке возле мусорного бака. Как близка была полная и окончательная катастрофа.

– Она позвонила!..

Я постарался ничем не выдать своего потрясения. Мне повезло: ты была так счастлива, так радовалась звонку дочери, что ничего не заметила, к тому же уже через минуту ты вернулась на кухню, чтобы помешать что-то, что кипело и булькало в кастрюле не плите.

– Элли сказала, что была очень рада повидать тебя и что она переехала…

Я открыл рот, чтобы ответить, но ты продолжала:

– Еще она извинилась, что не позвонила раньше. Там, где она теперь живет, очень слабый сигнал.

Я вспомнил, что на моем телефоне были видны все пять полосок, показывающих уровень сигнала, да и спутниковый навигатор загружался достаточно быстро. По-видимому, Элинор тоже решила проявить креативность.

Со ступенек лестницы, на которые я присел, чтобы развязать затянувшийся узел на шнурках, тебя не было видно, зато я хорошо слышал твой голос. В нем звенело такое воодушевление, какого я не слышал уже много месяцев, и на мгновение мне стало страшно, что вся твоя радость может в мгновение ока погаснуть, стоит мне только обронить одно неверное слово, сделать одно неверное движение.

– Как же ты ее нашел, если она переехала?

Я был рад, что ты не видишь, как в моих глазах промелькнула паника, а щеки запылали. В одно мгновение во рту пересохло так, что я не мог вымолвить ни слова. Наконец я выпалил первое, что пришло мне в голову:

– Девушка, которая теперь живет в ее комнате…

– И что она?..

– …Она мне очень помогла. Они с Элинор были подругами. Она-то и дала мне ее новый адрес.

– Тебе повезло, что она была дома, верно?

– Совершенно верно.

– Я пригласила Элли к нам на Рождество, но она сказала, что уезжает на каникулы с друзьями. Ты их видел, Фрэнк?

– Извини, Мегс, я сейчас… – Так и не развязав узел, я кое-как стащил с ноги ботинок и в одних носках двинулся на кухню, делая вид, будто меня очень интересует, что ты приготовила нам на ужин. Встретиться с тобой взглядом я по-прежнему опасался.

– Так какие они, друзья нашей Элинор? С кем она теперь живет?

– Честно говоря, я с ними почти не разговаривал.

– Вот как… – Ты заметно приуныла. Сам того не желая, я все же отравил твою чистую радость, и теперь мне нужно было как можно скорее что-то придумать, чтобы свести ущерб к минимуму. Удивительно, как у меня остались на это силы – я-то думал, что они закончились, еще когда я возвращался из Манчестера.

– Ты же сама знаешь, какой она бывает!.. «Папа, останься лучше в машине!», «Папа, молчи!» Откровенно говоря, я к этому уже привык. – Я обнял тебя за талию и уткнулся лицом в плечо. – Впрочем, дом, в котором она теперь живет, довольно большой. Думаю, Элли захотелось иметь больше простора, чем в общежитии. Там студенты живут буквально на голове друг у друга.

– А как она выглядела? Хорошо? – ты неожиданно повернулась, и твои глаза так и впились в мои, словно ты надеялась увидеть там отражение Элинор.

– Да, неплохо… Я бы сказал, она почти не изменилась. Немного устала, конечно, но… это ведь первый семестр, первый курс. Он всегда дается нелегко; потом, я думаю, она втянется.

Я наклонился поцеловать тебя и, – в первый раз за много, много лет, – закрыл глаза. Я просто не знал, что ты можешь в них прочесть.