Игра в «Мурку»

Все еще не готова к власти «русская волна» ментально, считает Теодор. Слишком много еще в ней такого подхода к жизни, который он определяет как оценочный. «Ха’ашо нам здесь или неха’ашо нам здесь? Можэт в Авст’алии луче?» — изображал радикальный сионист Борис этот подход, хотя на самом деле никто здесь так не говорит, он же употребляет по отношению к такому образу мысли выражения, целиком заимствованные из лексикона антисемитов. Теодор заявил еще, что нынешней волне русских евреев неплохо бы провести свои сорок лет в пустыне. Местные уроженцы все-таки воспитаны на конвейерно-американской системе ценностей, приучены к дискуссиям и спорам и не видят в них прелюдии к драке или глухой неприязни. Самый глупый из них набит с детства несложными, но оправдавшими себя тривиальностями и не станет нести той дичи и того злобного вздора, который выплескивается в изобилии дурнями из «наших», когда дело доходит до идеологии или политики.

— И вообще! Не хочу властвовать! — разошелся в конце беседы Теодор. — Хочу строить!

— Что же делать тем, у которых оценочная ментальость? — спросил его Аркадий.

— Помолчать какое-то время, — ответил за Теодора Борис, — а затем сделать вид, будто ее никогда и не было.

— А что делать славянскому элементу в вашей стране? — спросил я.

— Достаточно мы вливались в другие народы, — ответил мне Теодор, — пришло время принять приток пусть в небольшую, как Иордан, но собственную нашу реку. Без этого не бывает рек.

— А что самой России во всем этом? — спросил еще я.

Теодор посмотрел на меня и сказал:

— Есть русский сантимент и американский выбор. Второе — не в один день сложилось, а первым, при желании, можно сколько угодно пользоваться.

Нужно нам это, Петр Иосифович?

До свидания,

Ваш Серега.

Резолюция полковника Громочастного: «Понятийная парадигма». Надо же, какой лексикон у Сереги! Год назад он еще был в Африке. И что за странные вопросы задает он насчет славянского элемента? Что за мысли у него в голове? Даже денег забыл попросить.

ВОПРОС ЧИТАТЕЛЯ

Снова возник вопрос у Читателя.

— Что за вопрос?

— Понимаете ли, мы ведь читали и раньше повести про шпионов, ваша — далеко не первая.

— Конечно, понимаем.

— И во всякой шпионской истории главный герой, то есть сам шпион, выведен человеком рисковым, с шармом, со склонностью к авантюре. Это правда, что в шпионском романе авторы порой опасно сближают понятия любви, занятия любовью и просто quickie^[15]. От этого, наверное, разница между понятиями жены, любовницы и шлюхи имеет в их произведениях скорее юридический, нежели философский или художественный характер.

— Что же, по-вашему, разве нашему Сереге недостает шарма и авантюры? — возражаем мы. — Это разве не авантюра — остановить Теодора на набережной и вербовать его вот так, голыми руками, не имея никаких рычагов, хотя бы какой-нибудь компрометирующей фотографии, на которой он внимательно смотрит в глаза кассирше в супермаркете?

— Вот мы примерно об этом и говорим: очень не хватает в вашей повести любовной авантюры. Это — во-первых, а во-вторых, ведь Серега и не собирался вербовать Теодора, а хотел сдаться в руки ШАБАКа, чтобы убежать от карьеры электрика в этой вашей Димоне.