Игра в ненависть

Каково же было мое облегчение, когда раздались аплодисменты, и актеры вышли на поклон. Я вскочила и тоже начала хлопать.

– Уйдем, пока толпа не собралась у выхода? – Предложил Алекс.

– Хорошо. – С радостью согласилась я.

Это было мне только на руку.

Мы спустились по лестнице и вышли через служебный ход.

– Что ты сейчас чувствуешь? – Спросила я, когда он взял меня за руку.

Алекс обернулся и взглянул на здание театра.

– Не знаю. – Его губы тронула смущенная улыбка. – Странные чувства. Я как будто все тут узнаю. Кроме себя самого и моей причастности к этому.

– Ой! Савва! Это вы?! – Отделилась от стены какая-то тень. К нам направилась какая-то дамочка, которая, очевидно, выходила покурить. Она отшвырнула сигарету и почти побежала в нашу сторону. – Савва, вы просто обязаны оставить мне автограф!

– Пойдем отсюда. – Потянула я его за собой. – Сейчас набегут толпой.

– Нехорошо как-то. Человек просит.

Дама остановилась возле нас и, тяжело дыша, стала рыться в сумочке.

– Вот фломастер! – Она всучила его ему. – Где же бумажка? Вот черт, ладно, пишите на сиськах! – И высоко задрала кофточку.

Алекс опешил, глядя на ее качающийся, затянутый в красный лифчик внушительный бюст. Затем перевел взгляд на лицо незнакомки: та выглядела совершенно счастливой из-за встречи с кумиром.

– Я… – Замялся он, снимая с фломастера колпачок. И наклонившись ко мне, прошептал. – Не помню, как подписываться.

– Как вас зовут? – Спросила я у девицы.

– Маша! – Радостно выдохнула она.

– Пиши: Маше от Саввы. – Посоветовала я.

– Ой, подруги умрут от зависти! – Заплакала незнакомка.

Испытывая явную неловкость, Алекс все же начиркал послание на ее груди. Визжа от радости, незнакомка ускакала в здание театра, забыв даже забрать фломастер. А мы, давясь от смеха, бросились прочь.

– Меня пугает жизнь писателя. – Признался Алекс, когда мы убежали довольно далеко от театра.

– Твой первый автограф после потери памяти, и сразу на такой интимной части тела. – Не могла не поддеть его я.

– Как же это дико! – Изумился он. – И вообще: когда ты никого не узнаешь, а все узнают тебя… Я, наверное, никогда к этому не привыкну. Нужно искать другое занятие.

– Какое, например?

Алекс обнял меня за талию, и мы двинулись в сторону дома.

– Я умею шпаклевать стены и клеить обои.

– Не-е-ет! Ты не для этого получал высшее образование. Кто же тогда будет писать лирическо-хулиганские истории? Секс, мат, филологические изыски – вот это вот все!

Он рассмеялся.

– Зато не придется расписываться на сиськах.

– Другой был бы рад, что женщины предлагают ему свое самое ценное. – Заметила я.

– Спасибо, нет. Я люблю только твою грудь. – Решительно заявил Алекс и запечатлел на моей щеке поцелуй. – Другой мне не надо!

– Как романтично. – Тая от его слов, улыбнулась я.

– Когда кто-то любит кого-то, как я тебя, только так и бывает. – Сказал он, подхватил меня на руки, покружил вокруг себя, поставил на землю и поцеловал.

Глава 49

Спустя несколько дней уже трудно было представить, что когда-то было по-другому. Без Алекса, без их с дедом словесных баталий и посиделок на кухне, без прогулок с Тумаком и розовых тапочек с другой стороны постели. Невозможно поверить, но Алекс уговорил Тумака избавиться от страшных кукол с откушенными ртами: всех их заменила симпатичная плюшевая собачка Дуня из магазина игрушек, и с ней теперь пес проводил свои ночи любви.

Открытым оставался лишь один вопрос: кастрация Тумака. Мама настаивала, что пес мучается и вынужден выплескивать свою энергию на плюшевые заменители, а дед упорно отстаивал право кобеля носить свои бубенцы. Он верил, что однажды Тумак похорошеет, обрастет густой шерстью и встретит на улице свою судьбу. Алекс же предлагал начать, хотя бы, с новой нормальной клички, а тетя Тамара связала псу теплые носочки для прогулок – осенью пригодятся. У Тумака начиналась новая жизнь.

А вот отношения Тамары с дедом все еще были сложными, но двигались определенно в сторону примирения. Соседка больше не заходила в гости за сахаром и мукой, но исправно продолжала присылать «невыносимому хрычу» пироги и плюшки. И так как Алекс только учился готовить под строгим руководством деда, то эти пироги и плюшки сметались со стола еще до того, как они там появлялись.

Дед же постоянно интересовался, как там дела у «назойливой соседки», причем делал это так часто и так назойливо, что даже мы с мамой уже не могли отрицать его интерес к Тамаре Михайловне. Раз в день он врубал музыку на проигрывателе, а она стучала ему в стену: надо было только видеть, каким довольным он выглядел в этот момент.

И пусть дед все также забывал книгу в микроволновке и пульт от телевизора в холодильнике, но он стал заметно активнее и даже перестал прихрамывать, передвигаясь по квартире.