Игра в оленей

Стойбище тоже залито кровью, семеро мёртвых беляков лежат на земле. Остальные олени беспокоятся в загоне – кроме четверых, запряжённых в нарты. В нартах сидит мать. Опухшее лицо перекошено, подбитый глаз лиловеет, но взгляд устремлён к горизонту, над которым зависло незакатное летнее солнце. Ксения слегка раскачивается из стороны в сторону. Если и говорит с духами, то на таких глубинах, что даже прикосновение Маймы не сразу возвращает её в мир живых. Майма садится рядом, кладёт голову на колени к матери. Две крупные слезы выкатываются из её глаз.

– Мам, – говорит она, – у Сойти жар. Бабушка сделала всё, что могла, но надо больше.

Тёплая ладонь гладит её по волосам.

– Бедная моя девочка, – ласково шепчет мать. – Тебе бы в куклы играть и горя не знать… Что бабушка?

– Спит.

– Хорошо. Помоги мне.

Вместе они выносят спящего Сойти из бабушкиного чума, укладывают на нарты, укрывают, как следует. Сумка с провизией и документы уже собраны. Мать усаживается на место погонщика.

– Едем со мной?

Майма колеблется:

– Я тогда не вернусь, если уеду.

– И не надо. Придумаем что-нибудь.

– А ты, мам? Вернёшься?

Молчание. Только нервно вздрагивает плечо.

– А как же Ноляко? – спрашивает Майма.

Мать вдруг смаргивает, в ужасе озирается по сторонам. Майма – вслед за ней. В последний раз она видела Ноляко, когда тот, зарёванный, наконец, вывел их к Сойти. Потом началась суматоха, и Майма просто-напросто потеряла брата из виду. Мать хватает Майму за руки, встряхивает:

– Найди его, поняла? Изок поможет. Найди.

– Найду. Поезжай.

– Я вернусь.

Она трогает, и вот уже нарты резво летят к далёкому горизонту. Майма провожает их взглядом. Мать выбрала не самых сильных оленей, но и эти справятся.

Всё будет хорошо.

– Головастик! – зовёт Майма. – Головастик! Ноляко, ты где? Изок, Изок! Фьють!

Пса тоже не видно.

Майма берёт с мужских нарт хорей Сойти, открывает кораль. Отправляясь на поиски младшего, она уводит с собой и оленей. Их стало меньше, Майма без труда уследит за всеми. Кто-то ведь должен пасти стадо.

***

Маленький Ноляко долго идёт, не разбирая пути. Его слишком короткие ножки заплетаются, путаются в стланике, оскальзываются на кочках, и Ноляко то и дело падает на мягкие мшистые подушки. Полежит-полежит, поплачет горько – и снова в путь. Но мало-помалу силы оставляют Ноляко, и, когда ноги в очередной раз подводят его, он решает больше не вставать.

Совсем близко на тонких стебельках висит розоватая морошка. Ноляко протягивает руку, срывает сразу несколько, кладёт в рот. Потом ещё и ещё. Морошки здесь много, за один раз можно досыта наесться, а если не наешься, то проползти ещё немного вперёд – и тогда уж точно. Недозрелая морошка кислит, но Ноляко всё равно ест. Он принимает эту кислую морошку стойко, как наказание. Отныне он будет питаться только ею и жить здесь, в голой тундре, среди мха и пустоты. Без семьи, без чума, без оленей. Если потеряется в тундре навсегда, старший брат непременно поправится. Он встанет на обе свои крепкие ноги, и вырастет сильным, и проживёт долгую жизнь, и облетит со своим аргишем всю тундру, и станет многооленным.

Это Ноляко, а не Сойти должен был затоптать олень.

Это Ноляко, а не Сойти следовало отдать богам.

Это Ноляко, а не Сойти нарушил правило игры – и правило жизни.

Это он подлез под кораль, так что верёвка оказалась над его головой. Накликал беду, как и сказала бабушка. Проклят он – только он, не Сойти. Ноляко твёрдо решил: он пропадёт в тундре, как заслужил, и тогда боги оставят Сойти в покое.

Слёзы давно высохли. Ноляко принял свою участь и даже обрадовался ей: он всё исправит.

А летнее кучевое небо живёт своим укладом, не ведая о людских печалях. Облачные горы вздымаются, гонимые ветром. Из рассказов бабушки Ноляко знает: там, среди облаков, кочуют его предки, а когда умирают, снова возвращаются на землю. Даже Ноляко – заново рождённый предок.

В небесном мире всё то же самое: и бескрайняя тундра, и снег, и северные сияния. Среди звёзд крадётся пушной зверь, олень ищет ягель, а в голубом небе рыба плещется. Все они умерли на земле и теперь живут в облаках. Если в тундре изобилие, то наверху, конечно, голод. Но маленький Ноляко слышал от взрослых: олень вовсю гибнет, потому что есть нечего. Чужаки пришли на людскую землю, раскопали тундру, вывернули ей всё нутро нехорошее. Оттого и ягель сохнет, и олени мрут. А когда мрут олени, туго приходится человеку. Слышал Ноляко и то, что чужаки на своих вертушках могут стрелять оленя без разбору, сразу всё стадо положить – не для жизни, для забавы. Иногда диких, но чаще домашних, на выпасе. С высоты ведь не очень понятно. А гибель стада – гибель всей семье, и даже маленький Ноляко это понимает.