Игра в «Потрошителя»

Дениза Уэст, пожертвовав одной из своих кур, приготовила сочное жаркое, которое оставила на кухне вместе с буханкой цельнозернового хлеба, чтобы ему было чем подкрепиться ночью. «Удачи тебе, сынок», — сказала она, поцеловав его в лоб, и Райан, который прожил у нее две недели, но так и не привык к внезапным проявлениям нежности, покраснел. Днем уже чувствовалось приближение весны, но по ночам было холодно, и от резкого перепада температур деревянные стены трещали, будто суставы старушки, страдающей артритом. Единственными источниками тепла были камин в гостиной, мало на что годный, и газовый обогреватель, который Дениза таскала с собой из комнаты в комнату, смотря где она устраивалась; Райану Миллеру, который привык к своему выстуженному лофту, не нужен был никакой обогреватель. Дениза отправилась спать, оставив его у компьютера, с Аттилой у ног. Аттила потолстел — он мог бегать только на полутора гектарах, принадлежащих Денизе, за пределами ее владений пес слишком бросался бы в глаза; кроме того, деля пространство с двумя болонками и несколькими котами, он впервые за всю свою суровую жизнь воина научился вилять хвостом и улыбаться, как обычная легавая.

К двум часам ночи Миллер прикончил курицу, по-братски разделив ее с псом. Он сделал гимнастику цигун, но сосредоточиться не удавалось. Мысли перескакивали с предмета на предмет. Он не мог думать, в голове все перепуталось, образ Индианы всплывал внезапно, прерывая ход размышлений. Лицо у него горело, хотелось кричать, бросаться на стены с кулаками; он жаждал действия, ему нужны были инструкции, четкий приказ, видимый враг. Это бесцельное ожидание было хуже самого ожесточенного боя. «Мне нужно успокоиться, Аттила. В таком состоянии я ни на что не гожусь». Ощущая ужасную тяжесть поражения, он бросился на диван, чтобы заставить себя отдохнуть. Сделав над собой усилие, начал дышать, как учила Индиана, следя за каждым вдохом и каждым выдохом, стараясь расслабиться, как показывал учитель цигун. Двадцать минут миновало, но сон не приходил.

И тогда, при слабом красноватом свете последних угольков, догорающих в камине, он различил два силуэта: девочки лет десяти, в длинной юбке, с шалью на голове, и младшего мальчика, которого она вела за руку. Райан Миллер застыл, не моргая и не дыша, чтобы не спугнуть их. Время, которое длилось видение, было невозможно измерить — скорее всего, несколько секунд, не больше, — но оно было настолько явственным, будто дети на самом деле прибыли из Афганистана навестить его. Раньше он их видел такими, какими они были во время войны, в 2006 году, когда прятались в подполе: девочка четырех лет и грудной младенец. Но этой ночью в дом Денизы Уэст явились не призраки из прошлого, а сами дети, Шарбат и ее братишка, такие, какими они стали сейчас, шесть лет спустя. Когда дети удалились, так же тихо, как и пришли, солдат почувствовал, как распадается обруч, сжимавший ему сердце все эти шесть лет, и зарыдал от облегчения, от благодарности, оттого, что Шарбат с братиком выжили, спаслись от ужасов войны, от боли сиротства; они его ждут, призывают его. Он пообещал, что поедет искать их, как только выполнит свою последнюю миссию «морского котика»: освободит единственную женщину, которую смог полюбить.

Через минуту сон сморил Миллера. Щеки его были влажными от слез.

Надеюсь, ты простишь мне, что я втерся к тебе в доверие, играя роль Кэрол, я уже тебе объяснял, что это была чистая прихоть, без злого умысла. Я хотел только одного — быть ближе к тебе. Порой мне казалось, ты догадываешься, что Кэрол — мужчина, и попросту принимаешь это как должное, как принимаешь почти все, но на самом деле ты даже не удосужилась как следует меня рассмотреть, узнать до конца. Для тебя то, что было между нами, не выходило за рамки обычной дружбы, не слишком глубокой, а для меня это было так же важно, как и моя миссия.