Игра в смерть (СИ)

На Эскью были черные джинсы, черные кроссовки и черная же футболка с белым названием рок-группы на груди: MEGADETH. Он прикурил сигарету и пустил ее по кругу. Следом по кругу двинулся и кувшин с особой водою. Эскью сказал, что набрал кувшин в ручье, пробивавшемся из заваленных туннелей древней угольной шахты глубоко под нами. Он присел в центре, затачивая свой ножик о камень. Его темные волосы колыхались у самых глаз, в свете свечей мелькало бледное лицо.

— Вы явились в это древнее место, чтобы сыграть в игру, называемую «Смерть», — прошептал Эскью.

Свой ножик он положил в середину квадратного куска стекла. Обвел взглядом нас всех. Мы кусали губы, сдерживая дыхание и прислушиваясь к грохоту наших сердец. Порой слышался чей-то испуганный писк или сдавленный смешок.

— Кому пришел черед умереть? — прошептал Эскью.

И крутнул свои ножик.

А мы затянули нараспев: «Смерть, смерть, смерть, смерть…»

Потом этот ножик, прекратив вращение, указал на одного из игроков.

Этому игроку полагалось потянуться вперед и взять Эскью за руку. Тот втаскивал его в центр нашего круга.

— Сегодня один из нас умрет, — произнес Эскью.

Игроку полагалось встать перед Эскью на колени, а затем и на четвереньки. Дышать нужно было глубоко и медленно, а потом все быстрее и быстрее. Игрок должен был запрокинуть лицо и встретить взгляд Эскью. Тот выставил перед игроком ножик.

— Отрекаешься ли ты от жизни? — спросил Эскью.

— Отрекаюсь.

— Желаешь ли ты смерти?

— Желаю.

Опустив руку на плечо игроку, Эскью тихо пошептал ему на ухо, затем прикрыл ему глаза двумя пальцами — большим и указательным — и произнес:

— Смерть пришла.

После этих слов игрок замертво падал на каменный пол и лежал не шевелясь, пока остальные выстраивались вокруг кольцом.

— Покойся с миром, — сказал Эскью.

— Покойся с миром, — вторили ему остальные.

Откинув в сторону дверную створку, Эскью позволил нам вылезти наружу, а сам выбрался последним. Возвращая дверь на прежнее место, он оставлял мертвеца в кромешной темноте.

Все вместе мы развалились в высокой траве, нежась в лучах яркого солнца подле сияющей бликами реки.

Эскью присел на корточки поодаль от всех. Курил сигарету, всем телом подавшись вперед, утонул в своих мрачных думах.

Мы ждали, когда же мертвец вернется.

Порою покойники возвращались к нам быстро, а иногда на это уходила целая вечность. В такие дни шепоток и смешки быстро таяли. Мы опасливо поглядывали друг на друга, вгрызаясь в ногти. Шло время, и самые нервные поднимали свои школьные ранцы, со страхом косились на Эскью и отправлялись домой, в одиночку или подвое. Иногда мы шептались: не приоткрыть ли дверцу, чтобы проверить, в порядке ли наш друг, но Эскью огрызался, даже не поворачиваясь: «Нет. Время у смерти течет по-другому. Разбудите его теперь, и он на веки вечные останется мертвым».

Поэтому мы молча ждали, трепеща от ужаса, хотя в конце концов возвращались все. Наконец мы заметили белые пальцы, схватившие дверь снизу. Половинка двери съехала в сторону, и игрок выбрался наружу. Моргнул от яркого света, уставился на нас, — с изумлением и застенчивой улыбкой на лице, словно очнулся вдруг ото сна, который его потряс.

Эскью даже не шевельнулся.

— Вот вам и воскрешение, — пробормотал он, сухо фыркнув.

Мы собрались вокруг мертвеца.

«На что это похоже? — шептал каждый. — Как там было?»

Оставив Эскью сидеть у реки в одиночестве, мы зашагали назад через пустырь, и мертвец шел с остальными, в самой середке.

Два

В Стонигейте я пробыл не больше недели, когда меня нашел Эскью. Я стоял один у сломанного забора, который служил границей между городом и пустырем. Оглядывал это новое, незнакомое место — необъятный простор вытоптанной травы, где играли десятки мальчишек и девчонок.

— Кит Уотсон?

Я повернулся и увидел его: Эскью перелез через забор и встал рядом. Широкое лицо, такие же широкие плечи. Густая челка лезет в глаза, на верхней тубе темнеют жидкие усики. Под мышкой он держит альбом для рисования, за ухо заткнут карандаш. Этого парня я уже видел в школе, он с унылым видом болтался по коридору перед закрытой дверью класса.

— Кит Уотсон? — повторил он вопрос.

Я кивнул в ответ. От Эскью пахнуло псиной, и я отступил на шаг. По затылку поползли мурашки.

— Ав чем дело? — переспросил я. В горле вдруг пересохло, язык стал большим и неповоротливым.

Эскью с улыбкой ткнул пальцем в мой дом позади, отделенный от нас разбитой дорогой, собственным заборчиком и узкой полоской сада:

— Только переехали, а?

— Мой отец отсюда родом, и дед тоже.

Я старался говорить с гордостью: пусть знает, что и у меня есть право жить тут, в Стонигейте.

— Я знаю, Кит, — кивнул он, протягивая пакетик сластей. — Давай, угощайся.

Недоверчиво взяв конфету, я сунул ее в рот.

— Ты из старых семейств. Это хорошо, Кит. Один из нас… — Эскью пристально смотрел на меня. — Я наблюдал за тобой, Кит, с самого твоего приезда.

Он обвел пустырь рукой, указывая на резвящуюся ребятню. Те, что постарше, гоняли футбольный мяч или сражались на деревянных мечах; малышня прыгала через скакалку, играла в дочки-матери.