Игра в судьбу

— Есть работа, — снова сказал Фимка и кивнул на толстую суковатую берёзу лежавшую поперёк двора, — попилить, наколоть и сложить. На всё три дня за три обеда.

Валёк побежал к Седому.

— Ты это видел? — Седой сунул ему под нос свои татуированные руки, — Западло мне на этого жидка ишачить.

— А сдохнуть тебе не западло? — взъярился Валёк, но, глянув в сузившиеся и ещё более побелевшие глаза Седого, осёкся.

— Ты не будешь на него ишачить, — примирительно ворковал Валёк, — ты вообще пилить не будешь — я сам попилю, ты направляй только и больше ничего.

Седой долго ломался, но потом, бросив: «Хрен с тобой», согласился.

Они шли к таверне задами, утопая в снегу, матерясь, кашляя и задыхаясь. Резко потеплело, пошёл снег, и стало быстро темнеть. Наконец они уткнулись в забор. Валёк раздвинул доски, пропуская Седого вперёд, немного замешкался, воюя с норовящими схлопнуться деревяшками, и увидел Седого, стоящим перед каким-то мужиком.

— Чемодан открой, — прохрипел Седой.

Человек что-то залепетал, а Седой выхватил свой страшный нож и плашмя влепил его мужику в щёку. Сердце Валька остановилось. Предчувствие, что мужик сейчас дёрнется и Седой хладнокровно перережет ему горло, вырвало из Валька целый поток слов:

— Не спорь, не спорь, — умолял он и произносил ещё какие-то слова, сам не понимая их смысла.

Мужик стал возиться с замками и Валёк ясно увидел лежащую в кейсе колбасу и батон белого хлеба. Наконец крышка откинулась.

— Издеваешься, да? — прохрипел Седой и ловко ударил мужика по шее. Человек тихо охнул и упал к их ногам. Всё остальное отложилось в сознании Валька в виде быстро меняющихся слайдов: вот Седой срывает шарф с бесчувственного тела и наматывает на свою грязную шею; вот он переворачивает тело на спину, расстёгивает пуговицы на пальто и пиджаке, сдирает их как целое и бросает на снег; вот он стаскивает свитер; вот снимает ботинки и бросает на пальто, туда же летят кейс, шапка и перчатки; теперь Седой запускает руку в карман пиджака, выхватывает бумажник и, прошипев: «Волоки всё в берлогу», исчезает за забором.

Валёк содрогнулся, вспомнив тот животный страх, который испытал, оставшись наедине с телом и кучей вещей, как дрожали его руки, скатывающие узел, как зашлось сердце, когда человек зашевелился и застонал. Он вспомнил, как отчаянно бился с забором, не хотевшим пропускать его с узлом, а мужик уже стоял на четвереньках и тряс головой. Он совсем не запомнил, как крался в снежных сумерках с узлом на плечах и очнулся только в берлоге, бросив краденое на то, что называл своей постелью. Валька трясло. Он сидел с закрытыми глазами, но ясно видел, как мужик встаёт, идёт на вокзал, а там всего-то метров сто пятьдесят, как менты хватают собаку и как она, задыхаясь и роняя слюну в своём охотничьем азарте, волочит их сюда, к Вальку, который шёл работать, а стал соучастником вооружённого грабежа. Валёк застонал и тут же пустой желудок откликнулся острой болью. Валёк взвыл, скрючился и упал лицом на проклятый узел. От узла пахло едой. Её пьянящий запах Валёк мог теперь распознать среди тысячи других. В его голодном воображении возник бутерброд, спрятанный в кармане пальто, и он набросился на узел, как набрасывается утопающий на случайно подвернувшееся бревно. Карманы пальто были пусты. Валёк выматерился и взялся за пиджак. В наружных карманах бутерброда не оказалось, но обнаружилась мелочь и две бумажки, похожие на деньги. Он выгреб всё до монеты и засунул в свой карман. Один внутренний карман был пуст, другой хранил паспорт и довольно увесистую пачку бумажек. Валёк взвизгнул, подбежал к печке, нашёл и запалил огарок свечи. Да, это были деньги! Снаружи послышались шаги и Валёк, судорожно сунув деньги в паспорт, зарыл свои сокровища в тряпье, как собака зарыла бы косточку. В лаз просунулась тяжёлая полиэтиленовая сумка, и вслед за ней влез Седой. Валькин желудок живо откликнулся острой болью и руки сами потянулись к сумке.

— Копыта не суй, — рявкнул Седой, доставая пятилитровую банку своего пойла и отшвыривая в угол пустую сумку.

Через двадцать минут его уже ломало и колбасило.

Валёк вылез из берлоги и побрёл через пути в ту часть города, где была чужая территория, и куда он почти никогда не заходил. Шёл густой снег и когда он вошёл в ближайший магазин, облепленный им с ног до головы, продавщица не сразу поняла, с кем имеет дело, но уразумев, схватила нож и заорала:

— А ну пошёл вон, попрошайка несчастный, сейчас милицию вызову, они тебе ноги-то переломают.

— Не надо милицию, — испуганно сказал Валёк и выгреб из кармана все деньги и положил их на прилавок. Он так и не посмотрел, сколько там и теперь моляще произнёс:

— Мне хлеба и чего-нибудь ещё. Если, конечно, останется, — испуганно добавил он.

Продавщица удивлённо посмотрела на него, ещё более удивлённо посмотрела на деньги, быстро смахнула их ножом в ящик, выложила на прилавок буханку чёрного и, подумав, пол батона ливерной колбасы.

— Вали отсель, — прошипела она, и Валёк выскочил из магазина.