Игра в сумерках. Путешествие в Полночь. Война на восходе

– Я хочу, но я… – Музыкант сглотнул, кадык его дернулся между торчавших из-под куртки удушающих рюш.

За спиной Глашатая послышался пренебрежительный голос Шнырялы:

– Да ладно тебе, у него же нет сердца. Откуда в нем взяться состраданию? А? Ему никого не жаль. Ни нас, ни тебя, Теодор. Ему плевать, что тебя чуть не сожрала эта разжиревшая синица.

Кобзарь задрожал, сжимая пуговицу.

– Он просто очередной раб Смерти. Кобзарчик, сыграй мне дойну. Нет, жок. Кобзарчик, наярь-ка колыбельную. И не забудь сердца четырех путников, которых я заманила в Макабр. Горяченькие, с пылу с жару. Не все, конечно, свеженькие, живяческие, но под бокал винца пойдет! Ахаха!

Волосы упали на лицо поникшего музыканта. Тео вспомнил, что разноцветные локоны срезаны с голов тех, кто погиб в Макабре. Да, Шныряла была язвительной, мерзкой, но в ее словах было слишком много правды.

Глашатай Смерти уронил внезапно ослабевшую руку, и кобза отозвалась гулким ударом сердца.

– Он просто пустышка, – фыркнула Шныряла. – Пусть шутит про меня, но меня не провести шуточками, как вас. Я вижу его насквозь. И ненавижу. Не верьте ему. Он просто… марионетка.

Кобзарь закрыл глаза. Пропуская злые слова сквозь себя, сквозь душу. Позволяя им стекать по лицу, как в моменты тоски Тео позволял холодному дождю стекать по горящим щекам.

Когда музыкант открыл веки, выглядел он жалко. Тео показалось, что даже его розовые штаны потускнели. Кобзарь повернулся и, пошатываясь, зашагал к ближним деревьям, туда, где под тоскливо шелестевшими ветвями раскинулось целое море незабудок. Затем резко остановился и развернулся, бирюльки надрывно звякнули – и лицо Глашатая Смерти впервые было таким отчаянным. Он судорожно улыбнулся и сказал, глядя прямо на Тео:

– Музыка. Иди за музыкой.

Кобзарь щелкнул пальцами. Откуда ни возьмись, налетел ветер, взъерошил незабудки, обнимавшие туфли Кобзаря, – и в следующее мгновение вокруг музыканта закружил, засвистел огромный вихрь. А когда он стих, полянка, заросшая незабудками, опустела.

«Иди за музыкой», – повторил Тео. И хотя Шныряла топала ногами и что-то рычала, его охватило чувство, похожее на щекотку, – легкое, игривое, как бывает, если после большой грусти выпить бокал яблочного вина. Волшебный Кобзарь дал подсказку. Но только Тео понял, что эта подсказка означает…

– Тихо! – рявкнул Тео, прикрыл глаза и попытался сосредоточиться.

Все недоуменно замолчали, и вскоре Тео снова услышал пение сверчков, далекий шелест ветра, сбегающего с холмов в низины, журчание ручья там, на опушке у незабудок. И вдруг все загадочные звуки Полночи сложились в едва различимую музыку.

Тео покрутил головой, пытаясь определить источник, потом повернулся вокруг своей оси и услышал – да, услышал, что звуки с одной стороны громче; как бывает с ветром, дующим будто со всех сторон, но по-прежнему имеющим направление.

– Туда, – решительно сказал Тео, открыв глаза и указав на северо-запад.

Кобзарь все-таки помог. Глашатай не в первый раз давал подсказки, несмотря на то что говорила Шныряла. Несмотря на то что по договору это запрещено. Кобзарю нельзя верить на все сто – он все-таки выполняет поручения Смерти, делая то, что она велит. Поручения Смерти, которая хочет… чего? Хлеба и зрелищ? Красочно расправиться со всеми? Или, перебив половину, наградить самых живучих?

Кобзарь – раб Смерти. Да, он бессердечен – в прямом смысле, – но помог им. Сумеет ли Кобзарь скрыть это от Смерти? Что, если она узнает? Вдруг за эти несколько слов Глашатаю придется поплатиться?

Тео сам не знал, что думать. С одной стороны, он должен найти золотую тропу. Любой ценой. С другой – хоть признавать это было непросто, Тео волновала судьба Кобзаря.

Почему? Иногда трудно объяснить, почему яблоки тебе нравятся, а груши – нет. Почему ждешь закат, а не рассвет. То же с людьми. Почти всех Теодор не выносил, но к музыканту питал симпатию, которая объяснялась… неизвестно чем.

Тео его не боялся. Тео его… жалел.

Возможно, потому, что Волшебный Кобзарь на той же самой монете, что и они, только с другой стороны. И эта монета по несправедливости судьбы оказалась в руках Смерти.

Глава 8. О падучей звезде

Желтое колесо луны объехало зенит, пока Теодор вел за собой спутников – по лесу и сквозь сплетения боярышника, по заросшим повиликой тропинкам, вытоптанным неизвестно кем и когда. Вел туда, куда его тянула музыка.

Время от времени Тео подносил к губам флуер и извлекал короткую, какую-то призрачную мелодию. Ту, что улавливал его слух в шепоте Полуночи. Эту музыку слышали и Шныряла со Змеевиком, правда, немного хуже. Для Санды же мелодия оказалась практически недоступна. Какой был в этом секрет? Почему песня открывалась каждому по-разному? Тео не знал.

Вышли к низине. По крутому склону, петляя меж мшистых валунов, торопились ручейки и звериные тропки. Деревья в низине росли реже, и там, вдали…

Санда вскрикнула и ткнула пальцем:

– Смотрите!

Тео вгляделся в темноту и действительно увидел мерцающую между деревьев золотую нить. Свет нимерицы был так силен, что различался даже с такого большого расстояния.