Игра в жизнь

А Московский стремится дальше. Перепрыгивает через мутный Обводный канал, справа показывает на секунду мрачноватую верхушку Варшавского вокзала и бежит, огибая арку Московских ворот, к «Электросиле» и Парку Победы. Тут мои адреса... памятные... незабытые... «Актерский» дом на Бассейной, где в соседях с Копеляном, со Стржельчиком прожили и мы с Зиной Шарко семь лет нашей любви, нашего пapтнерства на сцене, круговорота нашего общения с близкими и дальними.

И на Московском же последний мой ленинградский адрес. Это поближе к центру — напротив гастронома «Здоровье». Тут бросили мы якорь с Наташей Теняковой. Здесь родилась наша дочь Дарья. Здесь, бывало, засиживались допоздна, оставались ночевать и продолжали наутро бесконечные споры-разговоры Белла Ахмадулина, Илья Кабаков... Отар Иоселиани...

Московский проспект уводит от Фонтанки все дальше и дальше. И если упрямо идти по нему (или ехать), то, естественно, окажешься в Москве.

Только надо быть очень упрямым, потому что расстояние все-таки большое — почти 700 километров.

Однажды так и случилось. Жизнь заставила быть упрямым. Хозяева Ленинграда просто видеть меня больше не могли. Встал я им, видимо, поперек горла. Категорически решили они меня не видеть и всё сделали, чтобы и никто другой не видел меня — ни на сцене, ни на экране. Нас (таких, которые поперек горла) много было в Питере. Я думаю, десятки тысяч. И вот мы побежали. Все по Московскому проспекту. Одни далеко — до Пулково, там аэропорт, и, через Москву, через муки ОВИРа и таможни, — в дальние страны со слезами и надеждами. Другие куда попало, лишь бы подальше от глаз свирепого Смольного и Большого Дома. А мы с Наташей, Дашей и котом Осипом по прямой... всего только до Москвы. Правда, там везде заставы — прописки не дают, жилья нет, а без прописки на работу не принимают. Годы прошли — целых три года, — пока очередным усилием вырвались, выскользнули и покинули все, от чего, казалось, вовек нас не оторвать.

Прощай, город с мостами!
Прошай, малая родина!
Прощай, моя Фонтанка!

Опасные связи

Они позвонили в дверь часов в девять утра. Двое стояли вплотную к порогу. Третий подальше— у лифта. Они сразу показали документы и пробормотали что-то невнятное. Дошло только надо подъехать, мы подождем... быстренько... одевайтесь. Я стоял в трусах и мокрый. Только что отбегал свои три километра и собирался принять душ.

— Кто там? — спросила Наташа из детской комнаты. Она занималась маленькой Дашкой

— А что за срочность? — довольно нелепо спросил я двоих у порога. — Я сейчас никак не могу.

— Очень надо. Вы одевайтесь. Мы внизу подождем. В машине.

— Да вы заходите. Сейчас кофе выпьем и поедем.

— Ну уж... — усмехнулся один, а второй пошел вниз по лестнице. Третий — в глубине — нажал на кнопку лифта.

Я спокойно пил кофе и ел яичницу.

— Это кто? Что им нужно? — спросила Наташа. — Куда ты собрался?

— Кажется, в Большой Дом. Концерт, наверное.

— С утра?

Я действительно прокручивал в голове и такой вариант. В те годы мои выступления были нарасхват. Страха еще не было. Вот если бы стали обыскивать квартиру, тогда, может быть... может быть, и было бы страшно... а так... ну, поговорим. О чем? Там видно будет. Я чувствовал себя хорошо защищенным. Я известный артист, меня все по кино знают... я работаю в знаменитом театре, мой шеф — великий Товстоногов. Да и вообще... в 12 часов у меня репетиция. Да еще особая — вводим в «Ревизора» на роль Городничего венгерского прима — актера Ференца Калаи. Он у нас гастролирует. Я играю Осипа. Заменить меня некому. Спектакль завтра. Что ж они, пойдут на международный скандал? Да нет, я чувствовал себя совершенно защищенным.

В машине я спросил:

— А что за надобность во мне? Выступление, что ли?

— Да сейчас приедем, вам всё расскажут. Вы паспорт не забыли захватить?

В кабинете № не помню каком было светло и тоже не страшно. Человек за столом смотрел на меня с печальной, очень понимающей улыбкой и, склонив голову набок, постукивал карандашом по стопке бумаг

— Сергей Юрьевич...— произнес он и умолк надолго. А потом: — Как вы думаете, почему мы вас сюда пригласили?

Как бывший следователь, я отметил, что он действует хотя и незаконно, но весьма эффективно. Вновь наступила тишина, и в голове моей закрутились все мои грехи, грешки и ошибки. Еще ничего не было сказано. Обязательные слова: «Вы вызваны сюда как свидетель», или «Мы обеспокоили вас как эксперта», или «Вы арестованы» — ни одно из этих слов не было произнесено, а я уже был сам у себя на подозрении: что было? было ли что-нибудь?.. Что-нибудь, конечно, было. Но что? К чему они клонят? Что они знают? А они ни к чему пока не клонят. Они дают мне время испугаться. Испугался ли я? Пожалуй, еще нет.

Проводы

Острыми точками вспыхивали опасные воспоминания. Прага, 68-й год? Мой отчет? Давно было... Книги, тексты... «Хроники»?