Игра в жизнь

Так что же случилось? Компания засиделась до утра. Утром стали прибираться с подругой. За окном тьма — январское ленинградское утро. В соседней квартире еще гуляли. Стучали к актрисам, звали к себе. Им отвечали через дверь — оставьте в покое! Легли часов в девять утра... и провалились. Проснулась снова от жуткого стука в дверь. Подруга спит. За окном все еще тьма. Значит, все еще утро. Кричат «Открой!» — и что-то про спектакль. Ответила — оставьте в покое! Перед спектаклем надо выспаться. И снова легла, А был уже вечер.

На следующее утро... догадайтесь сами, что было с ней на следующее утро,

А в театре наступила зловещая тишина. Событие экстраординарное. Возмущение всеобщее. В нашем театре! Начинающая свой путь актриса! В новый год! Играя главную роль в постановке ГЕОРГИЯ АЛЕКСАНДРОВИЧА! Ожидание расправы. Король в ярости, патриции непреклонны — никакого прощения! Под взглядами свиты виновница проследовала в кабинет, как на эшафот. Голос Гоги громыхал, и было слышно в приемной и в коридоре.

— Мне не нужны артисты, на которых я не могу положиться. Я бы вообще не разговаривал с вами, если бы вы не были нужны театру. Разумеется, я вас увольняю, но через неделю я вынужден буду взять вас обратно, потому что вы играете в спектакле, который уже объявлен. У меня связаны с вами большие планы, которые вы сорвали. Если вы заболели, вы обязаны предупредить театр заранее. А если вас нет на месте к явке, то... Валериан Иванович!

(Вбегает Валериан Иванович, стоявший за дверью.)

— Валериан Иванович, если актрисы нет на месте, почему немедленно не позвонили и не проверили?

В. И. — Георгий Александрович, у нее нет телефона. (Выходит.)

Г. А. — Лишить премии, объявить выговор — это неадекватные меры! Все должны понять, что в театре так не может быть! Вообще — не может! Здесь не должно быть места снисхождению! (Еще громче.) Валериан Иванович!

(Валериан Иванович входит — так и хочется сказать: «Входит с топором», но это слишком — входит, готовый записать решение владыки)

Г. А. — Валериан Иванович! А как это возможно, что у ведущей артистки театра нет телефона? (И еще громче.) Немедленно поставьте перед дирекцией вопрос об установке телефона! Левит в театре?

В. И.— Да, Георгий Александрович.

Г. А. — Вот пусть он займется! Не-мед-лен-но!

В И.— Хорошо, Георгий Александрович. (Выходит.)

Г. А. — Идите, Наташа! И объясните письменно, почему вы не смогли вовремя предупредить о своей болезни.

Мы с Басилашвили ходили к Товстоногову с адвокатской миссией, но вина-то была очевидна. Понять можно, но простить?.. Тенякова и не просила прощения. Она пришла к шефу принять кару. Г. А. определенно сказал — такого в театре быть не может. Вообще — не может быть. Лишить премии, объявить выговор — неадекватно случившемуся Только увольнение. Актриса нравится, но... только увольнение! И что же делает Гога? Ничего! Вообще ничего! Как не было. Почему? Дал слабину? О, нет! Он сказал Наташе: «Я вас увольняю. Но через неделю я должен буду взять вас обратно. Вы будете нужны. Поэтому я не буду вас увольнять. Идите и сами разберитесь с формальными объяснениями». Помиловать и больше не обсуждать. Королевская милость.

«Товстоногов и дисциплина» — очень плохое название для главы. Товстоногов не занимался дисциплиной, ею занимался Валериан Иванович. Нарушение дисциплины для Г. А. было нарушением морали, помехой творчеству, а значит, преступлением. Случай, подобный описанному, был вообще единственным. Что касается опозданий на репетиции (чем я, кстати, сильно грешил), то это никогда не выливалось в упреки и нотации. Г. А. просто вскидывал голову и молча смотрел на вошедшего. И все замирало. И возможность грозы была страшнее самой грозы. Было лишь два возможных продолжения: рассмешить Гогу и присутствующих, придумав какое-нибудь невероятное оправдание, либо дождаться, когда он отведет глаза, закурит и скажет сухо: «Давайте начнем». И тогда мучиться и знать, что все испорчено — настроение, сегодняшняя репетиция, — знать, что этот маленький шрам в отношениях останется надолго, если не навсегда.

«Товстоногов и пьянство» — тоже плохое название, потому что Г. А. пьянства не терпел. Я уже писал об этом: пьяный на сцене БДТ — нонсенс. Но и в быту империя Товстоногова имела свой особый климат. Я не хочу сказать, что мы не пили, — мы пили, и пили много. Но в отличие от страны в целим, пьянство не считалось доблестью.