Игра в жмурики

– А я думаю, – сказала Маня, – что Андре лучше молчать. Все равно денег ей не видать как своих ушей.

– Маша! – возмутилась я.

– А что я сказала? – продолжала гнуть свое моя дочь. – Ведь есть же закон, по которому убийца не может получить деньги того, кого убил.

– При чем здесь это, дорогая? – спросила Галина Владимировна. – Если можно доказать, что Жан убил родителей, тогда, конечно, он незаконно получил состояние, и оно целиком должно было перейти к Лизе. Но боюсь, это не удастся сделать, доказательств у нас нет никаких, кроме догадок Лизы. И к тому же прошло много лет. Нет, Лиза может рассчитывать только на часть капитала, другая принадлежала Жану, потом его жене Натали, а потом досталась вам… Думаю, придется выделить Лизе ее часть.

– Мне не жалко денег, – завела было Машка, но я оборвала:

– Замолчи, Бога ради, ты еще мала для таких рассуждений.

– Может, и мала, – с негодованием воскликнула Маша, – но Андре мне очень нравится! Она такая милая… Не надо идти в полицию. А деньги мы ей и так отдадим. Правда, мамочка? Пусть все будет, как прежде.

– Никак не могу понять, о чем ты толкуешь, – сказала Галина Владимировна. – Не надо ничего давать просто так. Лиза получит то, что ей причитается.

– Да ничего ей не причитается! – зарыдала Машка, – Ничего. Ведь это она убила Жана… Он мне перед смертью так и сказал: “Меня убила Андре”.

Мы все застыли.

Глава 14

Прошло несколько недель, кошмарных для всех. Во-первых, через несколько дней кто-то из изумленных знакомых сообщил в полицию о воскрешении Лизы Макмайер. Во-вторых, полиция арестовала Андре по подозрению в убийстве Жана Мак-майера. В-третьих, нам не отдали ее даже под залог. В-четвертых, толпы газетчиков осаждали дом. Стоило кому-нибудь высунуть наружу нос, как под этим носом оказывался микрофон. Экспансивная Маша, не удержавшись, скорчила рожу репортеру. К вечеру ее фото с высунутым языком и рукой, сложенной в фигу, обошло многие газеты с подписью:

"Ребенок “новых русских”: мил, приветлив и воспитан”. Осада продолжалась дней десять, но потом в пригороде Парижа нашли трупы трех девушек, и интерес прессы переключился на них. Мы перестали вздрагивать, выходя из дома.

Как-то днем Софи доложила, что пришел господин Прудон. Я спустилась в кабинет. Увидев меня, Прудон заулыбался:

– Нет, нет, не волнуйтесь, мадам. С вашими деньгами все в полном порядке. В завещании Эдуарда и Сьюзен Макмайеров четко сказано, что капитал делится между Лизой Макмайер и Жаном, носящим в данный момент ту же фамилию, в пропорции один к трем. Лиза была признана умершей, и капитал перешел к Жану. Жан завещал свои деньги Натали, а Натали – вам. Скорее всего, если Андре Ярузельскую признают, как Лизу Макмайер, и оправдают, вам придется выделить ей часть, завещанную родителями. Это самая большая неприятность, которая вас ждет… Но я пришел не за тем, чтобы объяснять вам юридические тонкости… В нашей семье назревает большое событие, и хотелось бы, чтобы вы в нем поучаствовали. В воскресенье мы объявляем о помолвке Антуанетты с господином Алланом Гранжем.

– С господином Гранжем? – невежливо переспросила я.

– Да, и мы с женой страшно рады этому, хотя, конечно, разница в возрасте составляет почти тридцать лет. Ведь Тине в мае исполнится только двадцать, и все же мы с мадам Прудон счастливы. Она выбросила из головы эту идиотскую мысль об уходе в монастырь… Мы ждем вас с дочерью. Помолвка состоится в доме господина Гранжа.

Такую новость невозможно было удержать, и я тут же позвонила Жаклин. Оказалось, что она уже все знает, – к ним приезжала госпожа Прудон.

В воскресенье утром Жаклин заехала за мной и Маней. Жаклин была в машине одна.

– А где Яцек? – удивилась я.

– Он поехал на свидание к Андре, третий раз, между прочим, но она отказывается встречаться с ним. Яцек даже похудел за эти дни…

Мы замолчали. Да и что тут было говорить? Так в молчании и доехали до дома Гранжа.

– Нет, ты только погляди на это, – прошептала Жаклин. – Ничего подобного я не видела.

Весь дом был увит гирляндами бумажных цветов. Они сходились над входной дверью, где красовались два громадных шелковых сердца: на красном стояло “Аллан”, на розовом – “Антуанетта”. Дверь была распахнута настежь, внутрь дома вела ярко-голубая ковровая дорожка.

– Да… – сказала Жаклин, – сколько ни дави в себе жиголо, он все равно высунется.

– Зачем ты так?

– Фу-ты, ну-ты! – фыркнула Жаклин. – Знаешь, сколько денег Прудоны дают Тине в приданое? Около пяти миллионов франков. А насколько мне известно, в Париже стали поговаривать, что Гранж разоряется. Он ведь игрок; шептались даже, что шулер.

Капая ядом, она двинулась в дом.

– Ну нет, ты посмотри, только слонов не хватает. Бедняги Прудоны просто счастливы, что им удалось пристроить Тину.

Мы вошли в дом. В просторном холле толпилось человек тридцать. К нам направился Аллан:

– О, как я рад вас видеть!

– Мы тоже довольны. Говорят, женитьба на молоденькой и богатенькой резко улучшает настроение, – не удержалась Жаклин.