Игра. Вторая жизнь (СИ)

— Он вчера неожиданно подошел и извинился. Предложил заключить перемирие.

— Глупенькая. Шах развёл тебя, как и меня, впрочем. — упорно смотрит на меня, явно не понимая сказанного.

Достаю телефон, разблокировал и наглядно демонстрирую «шутку» Шаха. Прикусывает нижнюю губы и выдает то, что встряхивает меня полностью.

— Прости. Я не хотела доставлять тебя неприятностей. — смотрит на мои кровавые руки, не поджимая глаз. — Тебе не обязательно было вчера приезжать, ничего бы со мной не случилось. Я могу за себя сама постоять, притом я была не одна. Стас, Ренат и девчонки…

— Бельчонок, мы затеяли эти отношения для того, чтобы я решал твои проблемы с Шахом, а не Стас, Ренат или еще кто-то другой. Ты слышишь? Ты должна мне рассказывать, если что-то происходит пока мы пара.

— Мы не настоящая пара. — она выдает это слишком резко, теряя окончания, и по-видимому не задумываясь, но быстро осекается и прикрывает рот ладошкой.

— Для всех я твой парень и я не позволю, чтобы тебя кто-то обижал.

Я не вижу ее глаз, но и так чувствую, что это не совсем то, что она хотела услышать, но не готов я выдать больше. Может дальнейший настойчивый разговор или ее жалобный взгляд, выбили бы из меня признание. Но она не настаивает на продолжении разговора, не выпрашивает, не припирает меня к стенке, а наоборот, меняет тему и отходит от меня.

— Сниму кофту, там могут быть синяки, которые нужно намазать кремом.

К горлу подступает вязкий ком, но я предпочитаю подчиниться и не продолжать то, что может навредить нам обоим. Потому что даже если Бельчонок в открытую попросит признаться в чувствах, я вряд ли смогу выдавить из себя такого признания. Это запредельно для меня.

— Давай сам. — говорит Богданова, протягивая мне крем от ушибов. — Я сделаю нам чай.

И уходит, оставив меня одного в своей комнате. Пусто, потому что она снова отдалилась.

Глава 28

Катя

Гремлю посудой словно это она виновата, что я дура. Так глупо напросилась на признание, заранее зная, что его не будет. Да еще и расстроилась чуть ли не до слёз.

— Вот же чёрт. — выкрикнула я, уронив чайную ложечку уже второй раз. — Успокойся, Богданова. Нашла повод для истерики. Ты лучше подумай, что ты всю ночь будешь с Ветровым в одной комнате делать. Уже за двенадцать и Рома не сможет уйти.

Вот теперь реально можно истерить. Может позвонить Насте и попроситься переночевать у ее в комнате, но придется спать на полу. Да и оставлять Рому одного, когда я сама его позвала, как-то некрасиво. Так все нормально, без паники. Мы просто будем спать в одной комнате, но на разных кроватях. Постелю ему на кровати соседки и всё тут.

Поставила на поднос две чашки чая, сахарницу и печенье, которое испекла, чтобы время убить пока ждала звонка от Ромы. Открыла дверь в комнату, Ветров стоял с обнажённым торсом у окна и даже не повернулся на звук хлопнувшей двери.

— Может посмотрим какой-нибудь фильм? — спросила я, ставя поднос на стол.

— Может лучше поговорим?

— О чём?

Рома подошел и обнял сзади, притянул к себе. От его близости, от волнения, накопившегося за целый день, от страха оставаться с ним наедине, от переизбытка чувств и эмоций, которые вызывает во мне Ветров, меня накрывает такой тяжестью, что я готова упасть на пол от бессилия. Вся эта недосказанность, скрытность, даже какая-то наигранность дезориентируют меня. Мне сложно принимать решения, сложно подбирать слова, чтобы не проговориться, сложно делать не то что хочется, а то что нужно, то что условно правильно. Я хочу обнять его, но вместо этого расставляю посуду на столе. Я хочу поцеловать, но вместо этого переспрашиваю:

— О чём ты хочешь поговорить?

— Расскажи что-нибудь о себе? — Рома перебрасывает мои волосы вперед и целует в шею. — Почему танцы? Ты ими прям одержима.

Беру кружку в руки и иду к кровати, в то время как Ветров усаживается на стул у стола. Мне необходимо увеличить между нами расстояние, потому что я снова ощущаю уже знакомую пульсацию между ног.

— На танцы меня отвела мама, когда мне было три года. А потом я просто не смогла уйти. Несколько раз хотела бросить, но не смогла. Ведь танцы — это самое яркое напоминание о маме. Всё что я помню о маме, да и о папе тоже, связано с танцами. Мне было шесть, когда родители погибли в аварии… — я прервалась, потому что голос задрожал, стало почти невозможно дышать и в глазах защипало.

Рома быстро сорвался с места, подошел, прижал к себе. Он смотрел на меня, а я перебирала свои пальцы, не решаясь поднять на него глаза. Столько жалких жалеющих взглядов было за всю мою жизнь, что я не хотела еще их и от Ромы.

— Не смотри на меня, иначе я не смогу ничего рассказать.