Играй в меня

— Лялька… она умерла. Всё случилось неожиданно, у неё приступ случился, она словно уснула. Впала в кому. А потом так и умерла, во сне. Все было так быстро, что ей не было больно.

— Ей уже было больно, — сухо ответила я, слова отдавались эхом где-то внутри моей черепной коробки. — Хватит. Хватит боли, и правда…

Последние слова я буквально шептала. Надо заплакать. Но плакать так… банально. Димка гладил мои волосы, а я не отрываясь смотрела на Сенькину ладонь, что лежала на моей коленке. Отнюдь не расслабленно лежала. Мне казалось, я чувствую, как бьётся его пульс. В какой-то момент я поняла, что даже не моргаю — глаза заболели. Я словно боялась их закрыть.

— Скажи что-нибудь, — тихо попросил Сенька. — Не молчи, пожалуйста.

— В туалет хочу, — спокойно ответила я. — Пописать. Почистить зубы. Отпусти меня. Я спокойно делаю это сама.

Я поднялась с колен, прошла в ванну. Дверь не запиралась, к сожалению, я бы обязательно заперлась. Но они не позволили её даже прикрыть — категоричным тоном. Она осталась открытой. Я сидела на унитазе и разглядывала угол кровати, который мне отсюда было видно. Ещё виделась штанина и кожаный ботинок. Чей? Не знаю. Мне бы почувствовать себя глупо, да сил не было. Я умылась, тщательно и неторопливо почистила зубы. А потом посмотрела на свое отражение.

Я с рождения была немного смугловатой. Бледнеть аристократично у меня никогда не получалось, и сейчас моя кожа казалась мне цвета изрядно застиранной простыни, которую не раз с упоением кипятили в огромной кастрюле от души насыпав хлорки. Губы синие, сказалась анемия — я потеряла много крови, и несмотря на переливания уровень гемоглобина пока ещё не восстановился. И глаза огромные, чуть не в пол-лица, удивительно спокойные. Единственное яркое пятно во мне сейчас.

— Так лучше, — сказала я одними губами, чтобы не услышали те, кто запретил мне запереть дверь. — Так лучше, Ляль. Что ты ушла сейчас. Теперь я могу умереть спокойно, не переживая о том, что тебя некому любить. Что никто не придёт с тобой играть в куклы, не принесёт конфет. Правда. А те деньги, что я скопила на твоё содержание, свою квартиру, завещаю в фонд помощи наркозависимым. Или ещё куда-нибудь. Надо попросить мальчишек, чтобы вызвали нотариуса. Правда, Ляль?

Лялька мне не ответила. Никогда уже не ответит. Внезапно я разозлилась на неё — бросила меня, опять бросила! Оставила! И никакие рациональные слова, которые я произносила не отменят её смерти. Гадкая смерть! Ненавижу!

Внезапно, мне показалось, что мне мало боли. Что я не искупила и толики того, что натворила. Нет, убивать себя у меня и в мыслях не было, с этим прекрасно справится моё сердце. Но… мне хотелось взять нож, вонзить в свою ладонь и смотреть, как он медленно погружается, как края ранки окрашиваются красным, а потом кровь, капля за каплей скатывается в мойку. Наваждение было сильно. Но… ножа не было.

Я даже на щётку зубную покосилась, но нет, я конечно мазохистка, но не до такой степени, чтобы калечит себя ею. Тянуть время дальше было уже некуда, я вернулась в палату.

— Спасибо, что позволили пописать, — серьёзно сказала я. — Можно, я одна побуду?

— Нет, — синхронно ответили они.

— Нет, так нет, — пожала плечами я.

Они сидели на моей постели, поэтому мне пришлось лечь за их спинами. Даже странно… чего они сидят и молчат? Ляльку оплакивают? Не поверю. Никому она не нужна была, кроме меня, моя глупая Лялька. На глаза навернулись слезы, я поморгала, прогоняя их. Потом, когда останусь одна, тогда и выплачу, если сумею… если успею. Сердце колотилось в груди запертой птицей, я сдерживала его, шепча мысленно — не время, постой… Если сейчас, то снова разрежут, снова спасут. Толку причинять себе дополнительную боль? Надо сначала пореветь в одиночестве, потом в нем же сдохнуть.

У Сеньки зазвонил телефон, оглушительно просто, ударив по барабанным перепонкам и нервам. Яростная, агрессивная мелодия, одновременно с тем до ужаса жизнеутверждающая. Нет, я такое слушать не хочу.

— Да? — ответил Сенька. — Что? Сейчас приеду.

Встал, похлопал себя по карманам пальто, которое так и не снял, словно проверял, все ли взял.

— Пока, — сказала я, радуясь, что хоть один мой пленник уходит и между тем так боясь остаться наедине с Димой.

— Ты тут не помри уж без меня, — озаботился Сенька. — Дождись.

— Я постараюсь.

Я даже улыбку из себя выдавила. Дверь за Сенькой закрылась. Кажется, что в больнице все вымерли, неправильная тишина, страшная. И не придёт ко мне никто, пока Димка тут, приручили уже персонал… Мамка бы что ли его пришла, вразумила, забрала дитятко… И одновременно понимаю, никто его с места не сдвинет, разве только убьют. Наверное и правда любит он меня, мой сумасшедший Димка. Слезы, которые я было победила снова полились.

— Плачешь?

— Плачу, — согласилась я. — Только не говори ничего.

— Хорошо, не буду.