Играй жестко

Длинными шагами, за считанные секунды я добираюсь до ее столика. Ее руки обхватывают белую кружку, и, судя по маленьким кусочкам зефира, которые я вижу плавающими в ней, она пьет горячий шоколад.

— Только ты можешь прийти в бар и заказать горячее какао.

Она поднимает глаза, и тут я вижу ее красные глаза и небольшие потеки макияжа под ними.

— Что случилось? — я сажусь напротив нее.

Она отступает назад, ее позвоночник напрягается.

— Ничего не случилось.

— Конечно, ты просто так плачешь над своим горячим какао.

— Просто забудь, — она слишком быстро отнимает руки от чашки, опрокидывая ее. — Черт.

Я быстро достаю салфетку и бросаю ее на разлитую жидкость, не давая ей растечься.

— Ну вот, я спас твою одежду, Барби.

Она смотрит на меня пару секунд, и если бы она была мультяшной, то из ее ушей шел бы дым. Затем она выскальзывает из кабинки.

— Ты все портишь, Камински.

Она поворачивается на каблуках и уходит.

О нет. Последнее слово не останется за ней, не тогда, когда я проявил заботу. Я следую за ней и догоняю ее, когда она входит в вестибюль отеля. Я воздерживаюсь от того, чтобы схватить ее за руку, чтобы люди не подумали, что я ее домогаюсь. Вместо этого я встаю перед ней, заставляя ее остановиться.

— Что залезло тебе в задницу? Я был в состоянии… — ослепляющая боль пронзила меня от копчика до позвоночника, и я увидел звезды. — Блять!

Я слегка наклоняюсь вперед и на секунду закрываю глаза. Я не должен был идти так быстро, или, может быть, это внезапное вращение сделало свое дело. Я на секунду забыл, что не должен делать резких движений.

— Спина? — спрашивает она.

Я открываю глаза, чтобы смерить ее взглядом.

— Нет. Мне нравится издавать болевые крики от удовольствия.

— Вот что ты получаешь за то, что бегаешь как идиот.

— Я не бежал, — прохрипел я.

— Ты можешь идти?

Я пытаюсь выпрямиться и сделать шаг, но мне кажется, что на пояснице сидит слон.

— В конце концов смогу. Я жду, когда боль утихнет.

— Во сколько ты принял обезболивающее?

— Я их не принимал.

Ее брови взлетели к небу.

— Почему?

— Я бы предпочел не прибегать к ним.

— Значит, ты предпочитаешь испытывать мучительную боль?

Несмотря на дискомфорт, я ухмыляюсь.

— Очевидно. Я ведь пошел за тобой, не так ли?

— Для умного человека ты можешь быть таким тупицей.

Моя ухмылка расширяется.

— Значит, ты считаешь меня умным.

Она сужает глаза.

— Я думаю, что ты полон дерьма и совсем не испытываешь боли, — она поворачивается, чтобы уйти, но я уступаю и касаюсь ее руки.

— Подожди. Я не шучу. Я могу потерять сознание от боли, если скоро не лягу.

— И что ты хочешь, чтобы я с этим сделала?

Черт. Она собирается заставить меня сказать это.

— Не могла бы ты помочь мне вернуться в наш номер?

Ее глаза расширились.

— Ого. Ты просишь меня о помощи? Ты, наверное, умираешь по-настоящему.

К черту. Я не буду умолять. Стиснув зубы, я делаю шаг, потом еще один, надеясь, что смогу дойти до лифта, не упав.

Блэр шагает рядом со мной, переплетая свою руку с моей.

— Давай, дедушка. Обопрись на меня.

Я бы ответил, но все мое внимание сосредоточено на том, чтобы пройти через это без новых унижений. Дважды, в течение нескольких часов, Блэр была свидетелем моего самого низкого положения, и это будет пожирать меня месяцами.

Она маленькая, и поэтому я изо всех сил стараюсь не опираться на нее слишком сильно. Короткое расстояние кажется милей, но в конце концов мы добираемся до лифта как раз в тот момент, когда из него выходит пара. Блэр продолжает держать меня за руку, даже когда я прислоняюсь к стене и закрываю глаза.

— Ты собираешься потерять сознание? — спрашивает она.

— Нет.

— Тошнит?

Чтобы поиздеваться, я вру.

— Да.

— Серьезно?

Я поворачиваюсь к ней лицом.

— Нет, я просто играю на твоих нервах.

Она сначала отворачивается.

— Я не знаю, почему тебе нравится надо мной издеваться.

— Правда? Ты не знаешь?

Лифт дзинькает за секунду до того, как открываются двери. К счастью, он находится на небольшом расстоянии от нашего номера. Блэр достает из сумочки ключ-карту и открывает передо мной дверь. Как только я переступаю порог, я отхожу от нее и направляюсь к дивану, где падаю на живот. Это не полное облегчение, но такая поза определенно лучше, чем стоя.

— Где твои обезболивающие?

Я прижимаюсь лицом к дивану и отвечаю: — Я их не принимаю.

— Алекс, перестань. Почему ты упрямишься?

Я поворачиваю голову и вижу, что она стоит рядом с диваном, положив руки на бедра. Ее розовое пальто расстегнуто, обнажая суперкороткое черно-белое платье с большими белыми пуговицами спереди. На ней черные колготки, но они не скрывают прекрасную форму ее ног. Мои мысли становятся опасными. Я хочу провести пальцами по ее бедрам и выяснить, действительно ли она не ледяная принцесса, какой я ее всегда представлял.

Я поднимаю глаза, пока она не заметила, что я пялюсь на нее, как жуткий гад.

— Потому что мой отец пристрастился к ним после несчастного случая несколько лет назад.

Это признание удивляет не только ее, но и меня. Может быть, это боль заставила меня выдать такой личный факт о моей семье, или я просто хотел, чтобы она перестала приставать ко мне с расспросами об обезболивающих.