— Не верите, я же вижу, что вы мне не верите — промурлыкал он. — И более всего хотите послать меня в бездну, да только не смеете. Я вам неприятен. Наверное, наслушались небылиц на Раст-эн-Хейм обо мне от своего дружка-торговца.
— Да с чего вы взяли?
А он улыбался, вновь улыбался, не сводя с меня взгляда.
— Боитесь даже послать. А вы пошлите меня, мадам. Мне не привыкать. Я не обижусь. Я такой же как и вы, как и Аторис, как и Лия… Для этого нищего Эль-Эмрана, как и для всех торговцев, я — нувориш. Собака безродная. Человек не их круга. Не верите? Ну и не верьте. Но меня любит Судьба. Это Она подарила мне золото, Гильдию, власть. И этого родовитые торгаши мне в жизни простить не смогут: будут сторониться, кланяться, скрывая презрение, ни один не выдаст за меня свою дочь, если их не принудить к этому силой. Но я не собираюсь никого ни к чему принуждать. Пусть оставят при себе своих драных кошек.
Тряхнув длинными черными волосами, он скосил подведенные зенки в сторону сидевшего на противоположном краю стола Ордо.
— Я, мадам Арима, человек не гордый, и за титулами не гонюсь. Вот есть хороший человек, у этого человека красавица-дочь. Чем не партия? Ну и что, что незнатен и беден? Разве счастье в богатстве и знатности?
Он улыбнулся мне снова, заставив почувствовать себя неуютно. Он говорил со мной так, словно мы давно и хорошо были знакомы — мягким ласковым голосом. Он улыбался мне, но не улыбались его глаза. Он смотрел, как через прицел. Он искал уязвимые точки. Возможно, он знал о любви Дона…
С трудом я заставила себя улыбнуться этому человеку в ответ.
— Судьба, говорите, — выдавила первое пришедшее мне на ум. — Разве мы не строим свою Судьбу сами?
— Когда она нам позволяет, строим, конечно же. Но подумайте, от какого количества случайных факторов зависит сам этот мир. Можно ли выстроить замок на зыбучем песке? Нет, мадам. Но Судьба вовсе не зла, она дарит иллюзию, что всего мы добиваемся сами. И лишь иногда она требует неупрямства, а просто смирения, признания ее существования, понимания, что только ее воля стирает камни в песок. Господа торговцы это хорошо знают.
— Господа торговцы, по-моему, постоянно с ней в споре.
И вновь широкая жемчужная улыбка засияла на холеном лице. На этот раз Анамгимар посмотрел на меня снисходительно и насмешливо.
— А слышали ли вы, что-нибудь об обряде Игры с Судьбой, мадам, или вам никто об этом ничего не рассказывал?
— Обряд? — ему все-таки удалось вывести меня из равновесия. — Обряды сохраняются в сообществах, исповедующих какую-либо религию.
Анамгимар улыбнулся еще шире.
— Именно. Говорил ли вам тот же Арвид Эль-Эмрана о ритуале, к которому обычно прибегают лишь безумцы или те, кому терять нечего? Призываешь Судьбу в свидетели. Ставишь свою жизнь на кон, и либо теряешь ее, либо получаешь то, чего пожелал, то к чему толкала тебя Судьба, иссушая алчностью душу. Я родился в трущобах мадам, и хорошо знаю изнанку мира. Но всегда, сколько помню себя, я знал, что достоин большего. И я бросил свою жизнь на кон — тогда она недорого стоила. Судьба мне улыбнулась, подарив Иллнуанари.
— И прежний владелец отдал?
— Когда Судьба объявляет свою волю, с нею не спорят. Кисмет!
Анамгимар развел руками, усмехнулся, потом поймал меня за запястье:
— Мадам Арима, — проговорил, — вы умная женщина. Никогда не спорьте с Судьбой. Это плохо закончится…
То, как Анамгимар цедил слова, заставило меня занервничать. После этого разговора он от меня своих взглядов на Лию не прятал, но смотрел так, словно рассматривал живой товар, а мне подумалось — хорошо, что Дона не пригласили на ужин.
С трудом дождавшись окончания приема, я ушла к себе, надеясь на отдых. Только, видимо, зря. Не успела я вернуться в апартаменты, как ворвался адъютант Аториса — принес кипу документов, огорошил известием, что предварительные переговоры с псланниками Совета Гильдий состоятся вечером следующего дня в представительстве, и умчался, оставив на столе ворох бумаг, которые мне предстояло изучить в одиночестве.
Прижавшись лбом к стеклу, пытаясь справиться с негодованием и горечью, я вспомнила, как совсем недавно считала лишенным смысла приказ создавать и хранить бумажные копии особо важных документов. Тогда казалось, бумага — пережиток прошлого: хрупкий, ненадежный носитель, да и зачем он нужен, когда у каждого имелся доступ к всеобщему хранилищу достоверной информации. Я даже предположить не могла, что бумажные копии окажутся надежнее и долговечнее электронных. Но после разрушения информатория только то и уцелело, что оказалось отпечатанным на бумаге.
И уже несколько часов я занималась тем, что, освежала в памяти все, что знала о законах и обычаях Раст-эн-Хейм, и изучала документы, принесенные адъютантом; но чем дольше сидела над ними, тем чаще возвращалась к утреннему разговору с Ордо, понимая, что начинаю склоняться к той точке зрения, что и Аторис.