Играя выбери игру

Правда сказать, данная ему в семье «официальная» кличка Грозный ну никак не вязалась с внешним видом нашей собаки. Как он ни рос, как мы его ни кормили, как его ни воспитывала бабушка, но в итоге он все-таки оказался низкорослой, гладкошерстной и неизвестной породы собакой. Несимметричность больших черных пятен на белой, как мел, спине не сочеталась с аккуратными носками того же черного цвета на коротких и кривоватых, как у степного наездника, мускулистых лапах. Жесткий хвост все время был завернут в перевернутую запятую. Короткую белой шерсти шею венчала остроухая голова: одно ухо – черное – всегда было полуопущено набок, другое – белое – торчало вверх; удлиненная, в черном пятне окраски морда с умными, но постоянно настороженными глазами. В общем, внешне он был похож на ту породу беспородных собак – Белка, Стрелка, еще какие-то, уж сейчас не вспомнить, – на которых в нашей стране отрабатывали в свое время освоение космического пространства.

Ему всегда до всего было дело: все, происходившее у нас дома, касалось его. При этом он никогда не встревал, а лишь появлялся для того, чтобы посмотреть, что происходит, удостовериться, все ли в порядке, и тут же поспешно удалиться, словно у него была куча всяких других неотложных дел на «огромной» вверенной ему территории. Он всегда встречал нас у входной двери, но «поцелуи и объятия» доставались от него только бабушке, а потом и папе. На всех остальных, проживающих вместе с ним в одном доме, Грозный эти ласки распространял в крайне редких случаях – поводы для них выбирал и помнил только он сам. А так, он просто появлялся из кухни, где ему больше нравилось коротать «служебное» время, несколько секунд, наклоняя голову с торчащим ухом то влево, то вправо, всматривался в вошедшего в прихожую, и, убедившись, что ты есть ты и к тому же жив-здоров, возвращался к себе. Мне даже казалось, что эту манеру встречи он просто-напросто «скопировал» у воспитавшей его бабушки: не хватало только кухонного полотенца через плечо, фартука и слов: «Ну все в порядке? Тогда проходите, а я пока пойду посуду домою». И удивительное дело – на наших скудных квадратных метрах при шести проживающих он был почти не заметен, никому не мешал и никого не раздражал. У него не было привычки изображать из себя недокормленного и вечно голодного пса, более того, когда мы завтракали, обедали или ужинали дома, он тут же деликатно покидал кухню, причем с таким серьезным и целенаправленным видом, что не поднималась рука взять какой-нибудь лакомый кусок со стола и предложить ему разделить с нами трапезу. А если кто-то это и пытался сделать, то он поворачивал голову и смотрел на допустившего эту «унижающую» его достоинство выходку таким взглядом, что угощающий мигом смущался и, чуть ли не извиняясь, сам съедал этот кусок.