Играющая в Го

Я ошеломлен и не знаю, что делать. Я все понимаю – и не понимаю ничего. Она хочет, чтобы я сел рядом. Она, знающая, как это опасно – попасть в окружение, она – просчитывающая на десять ходов вперед, чтобы избежать этого, кидается в водоворот человеческих чувств и по собственной воле становится моей пленницей.

Я дотрагиваюсь до спрятанного под халатом пистолета. Неужели она поняла, кто я такой на самом деле, и пытается заманить меня в ловушку? Деревья и кусты смыкаются в зловещий круг. Я прислушиваюсь. Ничего – только щебечут птицы, стрекочут монотонно цикады да журчит родник.

Я приближаюсь к китаянке. Глаза ее закрыты, она лежит на левом боку, слегка согнув ноги. Я прогоняю веером пчелу, спутавшую нежный пушок на ее лице с пестиком цветка. Она никак не реагирует, и я наклоняюсь. Ее грудь мерно поднимается и опускается в такт дыханию. Она заснула!

Я сажусь под дерево, в тень. Глубокий сон девушки умиляет меня. Я решаю дождаться ее пробуждения и наслаждаюсь мирным отдыхом вдали от удушающей жары. Веки мои тяжелеют. Я закрываю глаза, убаюканный однозвучным жужжанием насекомых.

Как началась эта история? Я жил в Японии, она – в Маньчжурии. Однажды, снежным утром, наша дивизия отправилась на континент. Поезд шел по мосту. В окно вагона виднелось море в туманной долине, по воде бежали волны. Невидимая китайская территория оставалась для меня сугубой абстракцией. Из застывшей влажно-серой дали выплывали железнодорожные пути, леса, реки, города. Извилистые тропинки судьбы привели меня на площадь Тысячи Ветров, где меня ждала эта девочка.

Я не помню первую в моей жизни партию в го. Я начал учиться игре лет пятнадцать назад и сразу стал играть со взрослыми – они снисходительно давали мне фору, посмеивались над неуклюжими попытками хитрить. Осаду противника я вел мучительно долго и тяжело – так падает в желудок оголодавшего человека жадно проглоченная еда. В тот период жизни я плохо представлял свое будущее и мало что понимал о прошлом. Го много лет учила меня свободно перемещаться между вчерашним, сегодняшним и завтрашним днем. Фигура к фигуре, черное к белому – миллионы камней перекидывают мост в бесконечность Китая.

Я открываю глаза. Вереница пухлых облаков в небе придает поляне странный облик. Травинки, ветки и цветы, почти невидимые в раскаленном воздухе, обретают четкие очертания, словно их только что создал резец искусного скульптора. Ветер шелестит листвой деревьев, словно разливается мелодия кото [31], флейт и сямисенов [32]. Китаянка спит. Ее платье прикрывает щиколотки. Опавшие листья превращают сине-лиловую ткань в роскошную драпировку с затейливыми складками и волнами.

Может, она сейчас поднимется и затанцует на сцене, куда пускают лишь богов да мечтателей?

Из-за туи выглядывает солнце, и на лице спящей возникает золотая маска. Она издает легкий стон и переворачивается на правый бок. На левой щеке остался след от травинок. Я молча разворачиваю веер и держу его над головой китаянки. Нахмуренные брови разглаживаются, на губах появляется легкая улыбка.

Я тихонько ласкаю ее тело тенью от веера и не могу совладать со сладострастием. Резким движением сворачиваю опахало.

Как мог я спутать целомудрие и безразличие, почему оставался глух к знакам, которые она мне подавала? Она уже полюбила меня, а я продолжал относиться к ней как к маленькой девочке. Именно сила тайной страсти превратила ее в женщину. А сегодня она с невиданной отвагой отдается мне. Рядом с ней я похож на труса, опасающегося ловушки и избегающего объятий любимой женщины из страха за свою жизнь.

Скоро начнется война. Завтра я отправлюсь на фронт и покину ее. Разве могу я воспользоваться ее невинностью?

Военному человеку на роду написана смерть – не любовь.

Я закрываю глаза, чтобы вернуть ясность ума. Представляю себе заснеженное поле боя, траншеи, вырытые в промерзшей земле, разложившиеся трупы. Отрезвляющее средство против чар залитой солнцем поляны.

Что-то прикасается к моей ноге. Китаянка сворачивается клубочком. Кажется, она страдает, что-то мучит ее. Замерзла? Балованное дитя не должно так долго спать на голой земле. Я тихонько трясу китаянку за плечо. Она не просыпается, ее тело сотрясает дрожь – кошмар не уходит. Я хватаю ее ладони, кладу их к себе на колени. Она как будто успокаивается.

Мне чудится, что я вижу отблеск счастья под ее закрытыми веками.

79

Я должна отправиться к Лунной Жемчужине, на другой конец города. Матушка не хочет отпускать меня, боится, что я не успею вернуться к обеду.

Я смеюсь над ее беспокойством.

– Смотрите!

Я топаю ногой и подпрыгиваю, но не опускаюсь на землю, а взлетаю, размахивая крыльями. Наш дом уменьшается в размерах – он не больше кирпича, нет – песчинки, затерянной на аллее городского парка.

Впереди – ни облачка, ни птички. Меня несет ветер, я скольжу, переворачиваясь в потоке, ввинчиваюсь в бесконечность. Внезапно обрушивается вечная ночь – холодная и глубокая. Звезды смотрят задумчиво, не мерцают. Их блеск притягивает меня, я пытаюсь долететь до них, и в это мгновение жестокая боль скручивает внутренности.