Играл на флейте гармонист

Всем стало как-то не по себе, и все одновременно подумали об одном и том же: «Псих мог догадаться, что крепление у них подпилено». И сразу всем захотелось этого психа бросить тут же, да еще стукнуть как следует. Присутствующие переглянулись, и даже юноша глубокомысленно молчал, ему тоже расхотелось тащить психа дальше.

Несколько минут все молча смотрели на психа. Он истрепался немного, рубашка его и штаны от перетаскивания сквозь узкие лазы порвались. Грязные пятна красовались по всей одежде. Одна щека была исцарапана до крови, видимо, задели ею где-то за шершавую стену. Весь вид психа вызывал жалость и, если бы не знание его сущности, они, конечно, тащили бы его и дальше без сомнений.

— Это что же, и поговорить теперь нельзя? — возмущенно прошептала Венса.

— Будем идти молча, — предложил Лучу, — столько тащили, бросать жалко.

* * *

— Да-с, коллега, сейчас деньги решают все. Вся полезность, в конечном счете, оценивается в деньгах. Шли к универсальному измерителю блага и уткнулись в деньги, и сразу стало до жути скучно.

Они не спеша беседовали, изредка поглядывая на экран. До контрольного времени оставалось менее часа.

— Скучно? Пожалуй, не соглашусь с вами, коллега. Универсальный показатель и есть само благо. Звучит для романтиков, может быть, и не очень красиво: «деньги — благо», но в сущности, если отказаться от них, от денег, то это квазимеркантильное благо нечем будет измерить. Придется искать другой эквивалент.

— Да-с, насилуя себя, соглашаюсь, но очень не хочется. Изобрести, что ли, благометры? Кхе, кхе, смешно, наверное, — благометры.

— Смешно, не смешно, а изобретать придется, если решимся от денег отказаться.

— Может быть, моральный измеритель завести какой-нибудь, принять моральные законы, определяющие уровень блага, и соблюдать их? Соединить, так сказать, благо и полезность на моральном уровне?

— Профессор, дорогой коллега, вы лучше меня знаете, что это уже пробовали и ничего не получилось. Прошу прощения, я неточно выразился, удалось создать зыбкое равновесие между благо и полезностью через соблюдение моральных принципов. С тех пор и балансируем между добром и злом.

— Да-с, коллега, мы-то с вами что делаем, добро или зло? Где мы-то сейчас балансируем?

Неожиданно включился малый дисплей, и им пришлось прервать этот разговор.

— Вот смотрите, коллега, хотят срочно получить экспресс-анализ причин объединения последней партии в единую группу.

— Так-с, так-с, терпения у эксесенства не хватает. Знают, что ничего нового не получат, а так на всякий случай дергают. Будем отвечать.

— Предлагаю перечислить все варианты с равной вероятностью и оставить графу: «иное».

— Неплохая идея, коллега, по крайней мере, на некоторое время от нас отстанут, — он взглянул на большой экран.

Метки остановились прямо напротив выхода за параллельным коридором.

— Пожалуй, через полчаса и выйдут.

— Да-с, коллега, могу завершить, с вашего позволения, нашу дискуссию следующей фразой: «Находясь внутри системы, понять или изменить ее сложно, что-то серьезно подправить не получится. Надо иметь стимулы и средства вне ее. А где их взять? И куда нам плыть…» — он не закончил свою мысль, видимо, не зная ответа.

* * *

Псих совсем изгрязнился. Да и они сами были не в лучшем виде. Одежда порядком испачкалась в грязных туннелях и проходах. Тела и лица, потные от духоты, в середине пути явно требовали хотя бы мало-мальского туалета. Они сидели вдоль стены и смотрели в конец длинного коридора, где наверху у самого потолка слабо светилось табло с зеленой надписью «выход». Они уже несколько минут молча смотрели на эту надпись, и каждый, наверное, думал о чем-то своем, не решаясь разрушить каким-нибудь звуком, слишком банальным словом это великое удовольствие — молча смотреть на эту долгожданную надпись «выход».

— Потом, когда-нибудь, я напишу рассказ о том, как «высшие» люди ставят эксперименты над «низшими», — Лучу, как будто сам для себя, сказал эту фразу и добавил: — И будут над жителями нижнего мира издеваться… — он подбирал нужное слово, — издеваться жители верхнего мира, мурашами нижних давить.

Остальные молчали и слушали его, и казалось, что остановились они здесь надолго, пока рассказчик не закончит свою повесть, а Лучу тихо говорил и говорил:

«Сегодня утром Билли проснулся очень рано. Сквозь маленькое слюдяное оконце еле-еле наметился рассвет. Забрезжило. Вставать не хотелось. Вчерашние мураши его вымотали вконец.

— Интересно, — подумал он, — забрали ли они всю его еду или кое-что осталось? Верхняя еда хорошо пахнет. Ее-то они уж умыкнули всю.

Он повернулся на бок. В хибаре наблюдался полный беспорядок.

— Надо бы встать, — подумал он, — если сегодня будет дождь, то они не придут, можно будет хотя бы чуть-чуть расставить все по местам.

Сильно болела шея, два боевика вчера придавили его клешнями.

— Эти мураши совсем обнаглели, — вспомнил он вчерашний день. — Не успеешь запастись едой, как всю ее умыкнут».

Лучу замолчал, тишина давила до звона в ушах. Все ждали продолжения, но Лучу встал, постучал кулаком по глухой стене и с облегчением, громко крикнул: