Играл на флейте гармонист

— Ты, стажер, вот что «тощий зад», каску не снимай, из окопа не высовывайся, сиди тихо.

— И вот еще, — добавил капрал, — старайся глаза не закрывать. Увидишь, что рядом упал камень, — замри и жди «фотографа», или еще какие камни появятся — это могут быть «крокодилы».

— Да, оно как рванет, «тощий зад», так и чик-чик может быть, — добавил бывалый.

Капрал, рассматривая в трубу позиции впереди, прошипел:

— Будет греметь, так ты рот открой, а уши зажми. Сегодня мы в атаку не пойдем. Сегодня что у нас — понедельник. Сегодня «черняки» попрутся, «тощий зад». Так мы им дадим, — и он затих, прильнув к окулярам.

Раннее утро разливалось приятной горной прохладой, солнце еще не появилось из-за гор. Тишина не предвещала грохота и шума. Даже не верилось, что здесь может быть война. Валявшиеся на дне окопа патроны, исковерканное оружие, какие-то железки, банки из-под тоника целенькие и смятые, обрывки бумаг и картона говорили о бурной жизни окопа. Но сейчас было тихо.

Где-то вдалеке еле слышно раздались одиночные выстрелы, что-то бухнуло и прокатилось эхом по ущелью. Какой-то неясный гул медленно, не спеша, нарастал над горами. Из окопа послышалась команда Капрала: «Приготовиться к бою». Над всей местностью почти внезапно раздался оглушительный грохот, ударные волны одна за другой опускались на землю. Он присел, зажал уши и закрыл глаза. Удары один за другим, наслаиваясь друг на друга, вдавили его в дно окопа. Пыль, дым и грохот не давали дышать и смотреть. В голове шумело, стучало в висках. Сколько прошло времени, он определить уже не мог. От грохота наступила глухота. Теперь он ощущал удары всем телом и не мог понять, что происходит, где он и сколько времени находится здесь? Чуть приоткрыв глаза, он увидел перед собой злобное лицо Капрала, который, видимо ругаясь, что-то кричал ему, но что, он понять не мог. Капрал стучал по своей каске, показывая ему и одновременно спрашивая: «где твоя?». Он ощупал руками дно окопа вокруг себя. Каска лежала рядом. С большим трудом, так как руки его плохо слушались, он нахлобучил каску себе на голову. Лицо Капрала исчезло. Удары стали чуть реже. Мимо него пробирались на четвереньках бойцы, не обращая на него никакого внимания. В воздухе пахло гарью и сильно першило горло. Рядом с ним упал браток без каски. Череп его был смят полностью. Из серо-кровавого месива, не мигая, на него смотрел один мертвый глаз. Они оба так и замерли друг напротив друга, он от страха, а мертвец уже навсегда.

Удары и грохот прекратились так же неожиданно, как и начались. Со стороны противника послышались крики — то ли «Ура», то ли «А…а», разобрать он не мог, в ушах стоял шум и звон, перепонки еще не восстановились и пощелкивали от любого движения. Из окопа справа и слева послышалась трескотня ручных пулеметов и автоматов. По его оценкам, это продолжалось несколько минут, а потом все затихло.

Солнце поднялось уже высоко. Жара проникла на дно окопа. Труп братка за ноги сволокли куда-то в сторону. Пыль и гарь начала оседать. Капрал вывел его из оцепенения:

— Вставай, стажер. Не ранен? Нет. Контужен? Ты слышишь меня, «тощий зад», а? — он заглянул ему в лицо и, видимо, довольный его видом, добавил: — Тебе работенка, стажер, есть отказник-дезертир. Допроси, в общем, займись делом, «тощий зад».

Когда он добрался до бункера, солнце уже зашло за скалу, день клонился к вечеру. В бункере так же было душно и сыро. В углу на стуле с завязанными за спину руками сидел дезертир. Глаза его бегали от предмета к предмету, и вся его фигура выражала страх перед неизвестностью. Он расположился напротив дезертира и, пытаясь поймать его бегающий взгляд, задал первый вопрос:

— Как вас зовут?

Дезертир никак не реагировал на его вопрос. Он еще несколько раз также безрезультатно повторил вопрос. Сзади послышался голос дневального:

— Он испужался, ведь первый раз. Новенький. Ну шо, дуралей? — обратился дневальный к дезертиру. — Ты шо так испужался? Каску надоть одевать с клапанами. На шо она тебе дадена? Я вот здесь сижу и то ее одеваю, а то у меня ухи больные. А без каски можно и чик-чик изделать. Где твоя-то? Чо молчишь?

Дезертир вышел из нервного оцепенения, чуть обмяк и стал потихоньку соображать — что с ним пытаются беседовать.

— Вот, так-то, и ладно. Хорошо, что жив. Судьба сберегла тебя сегодня. Возрадуйся, браток, — суетился дневальный, — надоть его бы развязать, — обратился он к инструктору.

Он в ответ пожал плечами и произнес:

— Вам тут виднее.

Дневальный не спеша распутал дезертира и аккуратно смотал веревку.

— Вот тепереча он и разговаривать могет, допрашивай его, инструктур, а я пойду, делов полно, — и дневальный зашаркал куда-то в темный угол бункера.

Он продолжил допрос. Несколько раз сделал попытку прочесть его мысли, но кроме страха перед грохотом он долго ничего обнаружить не мог.

— Откуда это у него? Дикий, животный, панический непреодолимый страх? — размышлял он. — Наверное, надо копать глубже, может это где-то из детства?