Играла музыка в саду

А Егор Александрович, уж ему лет 15 как на пенсию пора, гляжу, в другом издательстве трудится. Есть, есть у нас незаменимые люди!

Была у меня все же в "Совписе" одна книжка стихотворений, "Мемуары" называется, которую не стыдно и кому подарить. Сделал ее сам главный художник издательства Володя Медведев. Приятные гравюры, хорошая бумага. Наверное, еврей. Почему я так думаю? А он женат на литовке, а может быть, и на эстонке. Подозрительно, верно?

И вот совсем уж недавно, к юбилею, двумя изданиями вышла у меня как бы итоговая книга стихотворений "Жизнь" - оба издания пристойные: и ту, Издательского Дома Русанова, можно на полке обложкой к гостям поворачивать, а уж другая... Другую в Риге выпустили, как подарок клиентам своего "Parex"-банка. И мне часть тиража презентовали. Эта штучка и вовсе с золотым обрезом, как старинные книги, и вычитана хорошо - ни ошибочки. А золотой обрез даже и не в Латвии делали (там не могут!), а сшитую уже книжку в Швецию посылали. Спасибо Вам огромное, Нина Георгиевна Кондратьева! Целую тебя в щечку, Ниночка!

Еще два слова о Егоре Исаеве можно? Как-то пригласили по телефону из Союза и меня прийти к памятнику Пушкину, в день его рождения венок возлагать, телевидение суетилось. Откуда ни возьмись, и Егор появился. Оглядел всех приглашенных - ни Георгия Мокеевича, ни Верченко, ни Сурова, а Таничи - есть, набежали, самозванцы! Лжедмитрии! Стал Егор Александрович впереди меня, такой уместный, такой импозантный на фоне великого Поэта, и президентским жестом ленточку на венке лично поправил.

"КРАСНОЕ СОЛНЫШКО"

В Кисловодске я появился не развлечения ради, а когда мои килограммы превысили возможности расширенного футболом сердца.

Так хорошо писалось среди солнца и кислорода после московской суеты и забот. Я потому вспомнил этот город, что там провел много весен (я всегда приезжал в мае, после весенне-зимнего московского бесцветия) среди сирени и тюльпанов и первобытного запаха шашлыка с мангалов, расставленных мне на зависть там и сям в парке, и пирожных. Но я приезжал сюда как борец с весом и, значит, со всеми этими бубликами. Я был мастером спорта по этой борьбе - я побеждал.

Репродуктор. Зеркало.

Кресло и кровать.

Десятиметровочка

Жить да поживать!

Солнечные зайчики,

Вдоволь тишины,

С детками и с предками

Разъединены.

То есть все по-прежнему,

Только связь идет

Через электричество

И водопровод.

В связке, над ущельями,

Лазит кто не трус,

Ну, а нам достаточно

Вида на Эльбрус.

Будто остановлено

Дней веретено

И твое владычество

Вдруг отменено.

Погляжусь я в зеркало

Экое мурло!

А в душе у пугала

Ясно и светло.

Далека владычица,

Далека Москва,

И солнечными зайчиками

Прыгают слова.

А с утречка - в горы, быстрым шагом. Обгоняя десять - тридцать - сто профсоюзников, на "Красное солнышко", а там - стакан козьего молока и еще выше. Попутчики присаживались на лавочке, поэт Женя Винокуров, например. И ожидали моего возвращения, тоже пьяные от утренней свежести, и кормили белок семечками.

А потом приходил ко мне известный в городе человек - Борис Матвеевич Розенфельд, артист местной филармонии, книгочей и книжник, и приносил подборки редких журналов - "Весы", "Аполлон", "Столица и усадьба", "Перезвоны" и другие. В его библиотеке тысяч на десять единиц книги были подобраны одна к одной: весь Серебряный век, весь прижизненный Маяковский, Есенин, Северянин и так далее.

Книжник он был всесоюзноизвестный, из тех, что обмениваются раритетами по переписке. Однажды в его собрании появился сам первособиратель Смирнов-Сокольский.

- Я слышал, что у вас имеется "Мнемозина"?

- Это правда. Можете подержать в руках.

- Восторг! А запах! Готов предложить вам за нее две тысячи рублей. Новенькими. Как настоящие.

- Я вам отвечу завтра. Вот только посоветуюсь с Михаилом Таничем. Не возражаете?

- Завтра - я снова у вас в гостях.

Завтрашний разговор.

- Ну, что вам посоветовал ваш ребе?

- Он сказал: не торопитесь. Так вы - человек, у которого есть "Мнемозина". Ни у кого нет, а у вас есть! А продав ее, вы будете человеком, у которого есть две тысячи рублей. Даже у меня найдутся две тысячи рублей - я же ни черта не ем!..

А перед вечером мы сидели на симфоническом абонементе кисловодской филармонии, и оркестром дирижировал молодой Симонов, будущая звезда Большого театра. И говорили о Викторе Андрониковиче Мануйлове, самом большом ученом-лермонтоведе, с которым Боря дружил и который был частым гостем Кисловодска и Пятигорска. Боря Розенфельд - автор статей в Лермонтовской энциклопедии, так как и сам посвятил много времени теме "Лермонтов в музыке".

А потом Борис Матвеевич начал выпрашивать у меня и собирать черновики стихотворений, написанных в Кисловодске. Год за годом все больше, и стал он консультировать многих, в том числе и меня, по теме "Михаил Танич". У него есть многое, чего нет у меня, считая, правда, что у меня нет ничего - я рву черновики. Но если когда-нибудь кто-то и займется моим творчеством (уже была одна такая аспирантка из Волгограда), то вот вам надежнейший адрес: Кисловодск. Директор Театрально-музыкального музея Борис Матвеевич Розенфельд. Он вечен.