Игрейн. Леди с надеждой

— Тела оставят здесь. В склепе для знатных преступников, — Атолгар перевесил кинжал на другую сторону.

— Вы молодец, моя леди. Еще немного, держитесь, — хрипловатый баритон поддерживает меня на всем пути до портала. Чумной Лекарь ведет нас совсем иной дорогой — мы никого не встретили по пути, то крайне удивительно.

Портал, надо же, высота совершенно не страшна, проиграла в схватке с иными чувствами. Из портала я выпадаю, Атолгар подхватывает меня у самой земли. Чумной остается в королевском дворце.

— Альбод! Покарай тебя боги, сказал же ждать нас здесь! Альбод!

— Он в Смиренном Покое — там дети учудили, — ровно гудит Квинт. — Давай понесу, ты сам зеленый.

— Отстань. Что с детьми? — маркиз несет меня, крепко прижимая к груди. Мне до того плохо, что сил на сопротивление нет.

— Так, бойцы же ж, — Квинт ругается, и не получает замечания от Амлаута. — Похватали отцовские браслеты, мечи и пошли на медведя охотится. Тихо. Живы все, но напуганы. Ждут твоего высочайшего решения.

— Поганцы, — бессильно стонет маркиз. Мне так интересно узнать, что было дальше, но сознание уплывает.

Мое утро наступило ночью. Привычный ритуал, умывальня, прием горького лекарства. Я стою перед зеркалом, ищу в себе сходство с родителями. С маленькой, сломленной пытками женщиной, с до самого конца сильным отцом. Нет, они были слишком далеко от меня, чтобы я смогла рассмотреть их лица подробно.

Достаю старое платье, из тех, что привезли мне позже, остатки прежнего гардероба. Спарываю с него черное жесткое кружево. Подбираю волосы и заплетаю косу, перевивая ее отпоротым отрезом. Простенькие сережки, неощутимые раньше, отправляются в шкатулку.

Недостойная дочь, которой должно биться в истерике и оплакивать потерю, я лишь надеваю траурные знаки, как новое, не разношенное платье. Падаю в креслице, да так и остаюсь, взгляд блуждает где-то в глубине отражений. Скользит, не задерживаясь совершенно ни на чем. Со стороны может показаться, что я любуюсь своим собой, но какое мне дело до тех, кто придет на меня смотреть?

По горлу острейшим ножом резанула боль. Широко распахнув глаза, я прижала ладони к горлу, стараясь утихомирить разгорающийся там огонь.

— Са-абия-а, — скрежетом срывается с моих губ имя служанки, в уголках губ скапливается влага. Мазнув кончиками пальцев по губам, смотрю, алые капли крови пятнают кожу.

— Доброе утречко, миледи, — заспанная Сабия не сразу понимает, что позвала я ее вслух. — Ох, помолчите, сейчас я целителя Альбода позову!

Служанка зашуршала за своей ширмой, и выскользнула уже полностью одетая. С повязанным на талии переднике. Только волосы остались не прибраны, да на лице отпечаток подушки остался.

Расслабленно выдыхаю, новый день принес немного удачи. Покидаю свое уютное креслице и выхожу в свою гостиную. Издали слышен громкий голос Сабии. Что уж он вещает, не понять.

Что объединяет всех, без исключения, целителей? Привычка распахивать двери без стука. Мастер Альбод, щуплый, невзрачный мужчина в поношенной мантии, позади него милорд и миледи Терцис.

Целитель бесцеремонно обхватывает мой подбородок жесткими пальцами, наклоняет голову так, как ему удобно. Потрепанный кофр водружен на полированную поверхность стола. И его недр мэтр Альбод извлекает инструменты, они подобно стае мальков плавают вокруг него, по одному укладываясь в правую ладонь.

Проведя все замеры, целитель убрал свои принадлежности. Потер переносицу, и пробормотал себе под нос нечто сугубо врачебное. На лбу и висках мэтра Альбода выступил пот, моя служанка моментально подала ему тонкую салфетку и бокал охлажденного вина.

— Давайте сядем, и выслушаем целителя, — миледи Терцис изящно присела в узкое креслице. На ее простоватом лице еще хранились отголоски недавнего сна, но в остальном Лидда выглядела достойно. Милорд устраивается на полу у ног жены.

— Связки пришли в норму, — одним глотком выпив вино, целитель возвращает бокал в руки Сабии. — Не ждите, что голос будет прежним.

— Ох, леди ж ведь, как птичка певчая! — Сабия всплескивает руками, и бокал вылетает из разжавшихся пальцев. Целитель перехватывает его в воздухе взглядом и ставит на чайный столик.

— Я не рассчитывал, что голос вообще вернется.

— Кх-кх, — откашливаюсь и пробую снова. — Каковы были повреждения?

— Человеческий крик, — сказал целитель, и пожал узкими плечами. — Затем кто-то глупый, но очень сильный исцелил вас, не обратив внимания на повреждение голосовых связок. Легко лечить колотые и резаные раны, но травмы, возникшие из-за перенапряжения, требуют вдумчивого подхода.

Целитель говорил с видимым удовольствием, смаковал предложения с большим вкусом, нежели быстро выпитое вино. Неразговорчивый в жизни, он обожал делиться лекарскими тайнами и наблюдениями, завладевая вниманием слушателей безраздельно.

— Как у тебя все просто Альбод. А что если не глупый, а сильно умный? Кто знает, чтобы наболтала Игрейн, пока спала? — слова Терциса можно сравнить с брызгами ледяной воды в жаркий полдень. Меня разобрал кашель, Сабия подала бокал вина, который был лихо перехвачен Квинтом, и заменен Альбодом на темный пузырек.