Игрек Первый. Американский дедушка

Дневная индифферентность Юли к сильному полу компенсировалась сексуальной маниакальностью ночью. С детского сада Юля влюблялась в девочек. В то лето она грезила о Верочке. В любовных фантазиях балерины не было даже намека на секс. Девочки всего лишь обменивались невинными поцелуями. Такое случалось и наяву.

Иногда, как в случае с единственным яичком баяниста, мечтательница узнавала из неприличных снов то, о чем раньше не имела представления. Впоследствии факты подтверждались.

Идеалистка готова была уверовать в чудо, но однажды Верочка доверила Юле последний сон, поразивший девочку тем, что она впервые испытала невыразимое блаженство. Сон был совсем незатейливый.

Учитель географии, по которому Верочка вздыхала, вызывает ее на уроке к доске и протягивает указку. Ничего не подозревающая школьница берет указку и видит, что это пиписька географа. Незаметно для однокашников Верочка помещает так называемую указку себе между ног. И сразу же испытывает любовный восторг. Учитель, пребывая на расстоянии нескольких метров от шалуньи, укоризненно грозит ей пальцем. Вернула ли Верочка после случившегося любимому учителю его детородный член, осталось неясным.

Сон, вызвавший у Юли злые слезы ревности, от милого ее сердцу создания она, конечно, скрыла, хотя считала распутницу виновной в своем ночном кошмаре. Но после того, как Верочка с воодушевлением поведала ей тошнотворную историю про оторванный пенис, замаскированный под указку, разумная девочка смекнула, что два одинаковых сна не могли родиться в одной голове. И расстроилась еще пуще: сны очаровательной Верочки свидетельствовали об ее подавленных желаниях, а места самой Юле в них не находилось.

Только у одной девочки из всей палаты, по имени Вика, Юле удалось подсмотреть сон, не исключавший сродства их душ.

Вика была чемпионкой лагеря по тройному прыжку. После унылого сновидения, в котором спортсменка, обернувшись кенгуру, всю ночь бодро скакала по колхозным полям, балерина наконец-то узрела и себя. Вместе с Викой они танцевали в «Лебедином озере», причем в роли Одетты выступала Вика, а в роли Принца — Юля. С таким распределением ролей созерцательница, скрепя сердце, могла бы согласиться, если б не явные мужские признаки в облике Принца, включая позорно разросшееся причинное место.

После этого сна на все знаки внимания Вики Юля отвечала оскорбительной холодностью. Пусть поищет другую девочку с гадким половым членом!

Божий дар, превратившись в проклятие, стал приносить Юле сплошные огорчения. Несколько пылких романов балерины с мечтательными худосочными девицами кончались разрывом после того, как она узнавала их изнутри. В своем кругу созерцательница чужих снов прослыла взбалмошным существом, пугавшим подружек своей непредсказуемостью.

Вскоре своевольная Юля сделалась Ириной.

Своим возлюбленным она говорила:

«При мне не спать!»

«Почему?» — изумлялись те.

«Задушу!»

Отчаянный вид полоумной барышни свидетельствовал, что она не шутит. Спать при ней было страшновато.

3.

Благодаря своему дару Ирина узнала, что в обличье ангелов скрываются черти. «Сон разума рождает чудовищ!» — изречение, ставшее кредо пылкого создания.

Познакомившись с Игреком, Ирина, измученная скоротечными романами, уразумела, что ее место в сумасшедшем доме. Сам долговязый парень, похожий на монастырского отрока, эротического волнения у нее не вызвал. Потеря памяти показалась Ирине благом. Слишком много чужих снов хотела бы она забыть.

Когда Ирина силилась вообразить, что каждую ночь в городе мерцают миллионы новых снов, Воробьевка казалась ей раем на земле. Созерцательница забыла, что душевнобольные тоже спят и видят сумасшедшие сны.

Узнав от Игрека о существовании мира невидимок, в который вхож Муха, Ирина пришла в восторг. Ни на секунду не усомнившись в реальности иллюзорного мира, балерина с упоением воскликнула:

— Я уйду в чужой сон!

Мысль девушки осталась для Игрека непостижимой. Поняв это по туповато — сосредоточенному лицу дылды, Ирина разочарованно пояснила:

— Фрейд ошибался… Сны — это прижизненные странствия души. Раз можно вступить в контакт с душами после того, как они навсегда покидают тело…

Теперь Игрек не сомневался: барышню примут в Воробьевку. Каждый вновь прибывший в дурдом сначала вызывал у Долговязого страх, пока он ни привыкал к тому, что голова у человека может быть повернута и в эту сторону.

— Ты хочешь сказать, что сможешь общаться с душами в чужих снах?

Ирина смутно улыбнулась.

— Надо попытаться.

— Зачем?

— Возможно, я смогу уйти в чужой сон.

Теперь пришел черед Игрека возмутиться тупостью умалишенной.

— У тебя есть физическое тело! — в доказательство этой мысли Игрек без всякой задней мысли ощупал тело балерины. Вполне материальное. — Как ты протыришься в чужой сон?

Ирина счастливо засмеялась.

— У меня не всегда будет физическое тело!

— Идиотка! — не сдержался Долговязый, поняв, что речь идет о самоубийстве. Точно такой же взгляд у Мухи, устремленный в бесконечность, пугал Игрека в Воробьевке.

— Живые души не пускают умерших в свои блуждания!

Мечтательницу поразила уверенность дылды.

— Кто тебе это сказал?

— Муха.