Игрек Первый. Американский дедушка

Майор Коробочкин, совершенно не склонный на трезвую голову к философическим рассуждениям, предавался этому никчемному занятию, даже не вспоминая о бутылке. При этом он дурел от головокружительных высот, на которые возносила его сорвавшаяся с привязи мысль.

«Ясно, как день, что я отпустил Сизова по чьему-то наущению. Негласному. Сколько со мной в жизни было похожих случаев? Не счесть. И с бабами… и с подследственными… и с самим собой. Какая сила втолкнула меня в обезьянник к Мартышке? Я же всю жизнь путанами брезговал! Высшее существо или низшее? Господь Бог или засранец Дьявол?

А то, что я предложил ей руку и сердце, чьи козни? Попросить Ознобишина вколоть мне в жопу кубик аминазина, чтоб избавиться от этого наваждения?

А то, что я на заре прекрасной юности не в адвокаты сунулся, а в менты? Какой мудак мне это наколдовал!»

Сколько раз Станислав Сергеевич действовал по наитию? Не считано. Иногда смысл непредсказуемых поступков обнаруживался впоследствии, чаще всего — никогда. Житейское объяснение «моча в голову ударила» вполне удовлетворяло сыщика. Но в случае с Сизовым привычное оправдание не устраивало Коробочкина.

Ни с того ни с сего отпустить особо опасного преступника?

Тут что-то не так.

«Выпустив на свободу Мухина, полковник Судаков ответил мне в том же духе. Такое джентльменство ему не свойственно…»

Майора Коробочкина осенило: «Нами управляет не Бог и не Дьявол, а человек! — додумавшись до подобной ахинеи, Станислав Сергеевич снова погрузился в меланхолию. — Может, и эта догадка родилась во мне под влиянием Всемогущего?» — называть всесильное существо человеком майор больше не решался, равно как и посылать его в мужские или женские половые органы.

* * *

— Мы с Судаковым у него под колпаком… — невнятно бормотал Коробочкин, пугая сослуживцев своей трезвостью. Услышать подобную бредятину от поддавшего майора было в порядке вещей.

— Стас, ты не в себе? — спрашивали его. И в ответ слышали не привычные матюги, матерого сыскаря, а полубезумный лепет охреневшего лоха:

— Я не в себе? Интересное наблюдение… А кто же во мне, если не я? И где тогда я, если не в себе…

Сердобольные менты доложили о состоянии майора доктору Ознобишину. Никто из них при этом не зарился на майорское кресло, являвшееся в действительности обшарпанным, скрипучим стулом.

«Душевный кризис психопатической личности с истероидными реакциями в эпоху криминальной революции…» — с ходу поставил диагноз Иннокентий Иванович. И ответил сыщикам:

— Все путем.

Все пути ведут в Воробьевку — так они его поняли.

2.

Полковник Судаков, оказавшись, подобно Коробочкину, жертвой чужой воли, не стал витать в эмпиреях. Выяснив у свидетелей освобождения лейтенанта Мухина все подробности, контрразведчик заключил: никто, кроме Игрека, не мог внушить ему противоестественного желания освободить Муху. Это первое. И второе: мальчик не смог бы до этого додуматься. Он попал под влияние Коробочкина. Самый сильный человек на планете в чем-то должен быть самым слабым.

Неожиданная мысль озадачила Сергея Павловича. Самым сильным человеком он всегда считал Иосифа Виссарионовича. И самым слабым тоже. Страдая манией преследования, вождь готов был загнать за колючку весь свой народ. Что он и сделал, когда возвел вокруг страны железный занавес. Поэтому Иосиф Виссарионович и был самым сильным человеком в мире.

«Отсечь Коробочкина от Игрека!» — по-военному сформулировал полковник Судаков ближайшую задачу Службы безопасности. И никакого философского онанизма на тему Бога и Дьявола!

Сергей Павлович считал, что он и есть в городе Бог и Дьявол в одном лице, а мэр Коровко — говно собачье.

* * *

Недруги встретились в Воробьевке. Когда Коробочкин туда явился, Судаков лежал на пустующей койке Игрека и плевал в потолок. Благодаря силе духа контрразведчик метко попадал в жирных навозных мух, обсидевших весь потолок.

Коробочкин залюбовался непревзойденным искусством полковника.

— Присаживайтесь! — разрешил Судаков, высвобождая майору местечко на койке Игрека.

Больше тому приткнуться было негде, если только на полу. Стулья в Воробьевке почему-то не прижились.

3.

Рассуждая о том, что связывает его с Ириной, Игрек воображал не паутинки и не нити, а провода, по которым течет ток. Электричество не может распространяться без проводов (эту школьную премудрость Долговязый не забыл), а электромагнитные колебания — запросто. Может, именно такие волны он испускает!

Испускание прекратилось, когда глюк оказался в больничном саду. Связь между любовниками прервалась не из-за их отдаленности друг от друга. Никакие физические препятствия не могли помешать распространению в пространстве флюидов Игрека Первого!

«Я неотразим!» — говорил себе псих, и был прав.

Всепроникающая сила его желания мгновенно выдохлась от эфемерного, неуловимого понятия: обыкновенной мысли.

«Я изнасиловал Ирину!» — вот что пришло Игреку в голову, когда в нос ему ударил запах желтой акации Воробьевского сада.

«Она сама мне отдалась!»

Оправдание не помогло. Девушка ускользнула от влияния всесильного Игрека.

«Я преступник!»