Игрек Первый. Американский дедушка

— И тебе тоже? — ужаснулся сердобольный Иоанн Васильевич.

Долговязый смутился.

— Со мной у него не получилось.

— Потому что маленькая?

Игрек кивнул.

— Слава Богу!

* * *

Получив свидетельство того, что Игрек испытывал к двум самоубийцам неприязнь, полковник Судаков ощутил удовлетворение. Несомненно, мальчик реализовал свои чувства к подонкам на подсознательном уровне.

— Ты давно видел Муху? — спросил Судаков, вспомнив больное — историю освобождения пограничника.

— А где он?

— На свободе.

— Почему же я его не вижу?

— Свобода большая.

— А неволя маленькая… — сам додумался Игрек.

— Ты рад, что Муха летает, где хочет?

— Конечно.

Судакова осенило, что и Сизов неспроста очутился на свободе.

«Если мальчуган способствовал его освобождению, мы с Коробочкиным сквитались».

— Сизарь жулик… — начал чекист.

Все равно его жалко!

Сергей Павлович получил исчерпывающий ответ на свой вопрос.

Как всякий мальчишка, Долговязый любил пожары, но почему он избрал для своих забав с огнем Службу безопасности?

— Ты видел пожар в особняке? — мягко, без укора, спросил Судаков.

— Ага, пожар был классный!

— Ты раньше бывал в доме, который загорелся?

Игрек хмуро помолчал. Пожал плечами.

— Хорошо, что он сгорел.

— Он сгорел не до конца… — Сергей Павлович с досады прикусил язык. Второго пожара контрразведка не переживет!

* * *

— Колюня был не самым плохим человеком на свете! — доверительно проговорил Брокгауз.

Друзья сидели в обнимочку на койке Игрека и опустошали жестянки с холодным пивом, не замечая завистливых взглядов безумцев. Запасливый Иоанн Васильевич забил пивом всю тумбочку.

— Кто же хуже Колюни? — удивленно вопрошал Долговязый, пока дружок булькал пивом. — Мальчиков?

— Есть кое-кто похуже этого засранца! — мрачно заметил Брокгауз, поглаживая раздувшееся пузо.

— Гитлер? — подумав, спросил Игрек.

— Гитлер капут, а другой гад пока живет.

Игреку очень хотелось услышать имя самого плохого человека на земле, но Иоанн Васильевич не торопился удовлетворить любопытство всемогущего мальчика.

— Рано утром он выезжает на длинной черной машине…

— Кто это?

— Он сидит на заднем сиденье, а по обе стороны от него — телохранители. Лимузин медленно катит по городу… Когда этому человеку нравится маленькая девочка, которая идет в детский сад или в первый класс… может быть, во второй… без взрослых, один из телохранителей выскакивает из машины и затаскивает девочку вовнутрь…

Невозмутимый тон, которым Иоанн Васильевич поведал чудовищную историю, нагнал на Долговязого жути.

— Девочки, наверно, кричат?

— На улице телохранитель прижимает к лицу детей платок, смоченный эфиром. Малышки сразу теряют сознание…

— Что же потом?

— Девчушек привозят в загородный дом… Никто не может проникнуть за глухой забор… — Брокгауз подавленно смолк.

— Их насилуют?

— Ужасающим образом. Когда-нибудь я расскажу тебе подробности этих пыток…

— Где сейчас эти девочки?

— Их нет. После этого человека с ними развратничает вся обслуга. Но это еще не все.

Игрек не выдержал длинной паузы.

— Что может быть еще?

— Детей съедают.

Долговязого замутило. Он едва успел дойти до умывальника.

Полковник Судаков с удовлетворением наблюдал, как мальчика выворачивает наизнанку. Жаль пива, конечно…

— Я рассказал тебе про этого человека самое невинное…

Игрек поднял на повествователя красные, воспаленные глаза.

— Где он живет?

— В Кремле.

— Кто он?

— Наш президент.

Глава двенадцатая

1.

Коробочкин никому не мог поручить убийство Игрека, хотя многие авторитеты сочли бы за честь выполнить просьбу сыщика, причем совершенно бескорыстно.

Профессиональный охотник на киллеров совсем не обязательно сам может стать удачливым убийцей.

То, что обычно беспокоит преступников — как замести следы убийства, майора не трогало. Он не сомневался, что сам будет расследовать убийство Игрека.

Узнай любой киллер, что уважаемый сыскарь мается из-за того, что не может лишить человека жизни, он бы оторопел: ну дурдом!

2.

Ненависть Игрека к растлителю маленьких девочек не находила выхода. Обыкновенный смертный на месте глюка выразил бы подобные чувства без затей: набив негодяю морду. За неимением оного пригодился бы любой другой, подвернувшийся под руку. Игрека Первого первобытный мордобой не спасал.

Хитрой змее не дано отравиться своим ядом, беззащитный от самого себя человек ежесекундно становится жертвой своей ярости, погибая от разрыва сердца.

Чувство самосохранения уберегло Игрека от подобного конца. Ненависть к насильнику сублимировалась у него в душе в жалость к несчастным девочкам, замученным кремлевским извергом. Невинный трюк помог ему испытать сострадание к неведомым созданиям: Игрек вообразил жертвой разврата Ирину. И сразу же испытал нестерпимое желание немедленно увидеть ее, защитить от всемогущего негодяя.

Осушив мокрое от слез лицо серой простыней, глюк впал в забытье.

3.

Ирина разом пробудилась — как от встряски. Прислушалась. Бабушка за стеной подвывала во сне. Балерина пожалела бы старушку, если б не знала причину ее горя. Насладившись любовью здоровенного кабана, пенсионерка съела его.