Даже при том что Люк больше не верит в Бога, он верит в грех. Он верит, что человеческая способность в любой момент совершить любой из возможных грехов — это именно то, что отделяет людей от всего остального в мире: спагетти, переплетной бумаги, глубоководных рыб, эдельвейсов, горы Мак-Кинли. Только люди могут совершать грехи, это их уникальное свойство. Даже тот, кто старается жить честно и праведно, все равно столь же далек от святой благодати, как Душитель с холмов или любой демон из ада, когда-либо пытавшийся отравить воду в деревенском колодце.
С точки зрения Люка, грех определяет жизнь человека, внося в нее элемент безнадежной печали и чудовищности. Люк точно знает, что чудовища существуют: создания в человеческом облике, но без души. Ронни, который поджег свой дом, где находились двое его детей. Лейси, тушившая сигареты о ручки своего грудного ребенка. По сравнению с чудовищами какие-то жалкие семь смертных грехов кажутся чуть ли не очаровательной шалостью и уж точно — оторванными от реальности двадцать первого века. Люк уверен, что грехи остро нуждаются в обновлении, и мысленно составляет список современных грехов, которые религиям стоит принять к рассмотрению: готовность терпеть информационные перегрузки; равнодушное отношение к поддержанию демократии; умышленное незнание истории; приравнивание походов по магазинам к творческой деятельности; отказ от рефлективного мышления; вера в то, что эффектное зрелище — это реальность; бездумное подражание знаменитостям. И еще много всего, очень много.
«Господи, — думает Люк, — я просто категоричный мудак с кучей предубеждений. Я превращаюсь в отца — надо больше стараться, чтобы стать другим. Одной только утраты веры явно недостаточно». Но Люк, конечно же, знает — этому он научился, общаясь с паствой, — что чем больше человек старается отличаться от своих родителей, тем вернее становится точно таким же.
Люк замечает, что Рик поглядывает на Рейчел, а та, похоже, заглядывается на Рика. Украденные двадцать тысяч в кармане у Люка явно уже ничего не стоят в обществе постнефтяной экономики, так что его дарвиновское преимущество перед Риком больше не действует. Но Люк хочет жить, и эта потребность сильнее других побуждений, даже стремления к воспроизводству себе подобных. И вот уже Люк наблюдает за тем, как Рик, стоящий на барной стойке, снимает решетку с вентиляционного люка на потолке. План такой: они с Риком залезут в вентиляционную шахту и попытаются найти решетки или смотровые окошки, выходящие наружу. Если у них получится обнаружить снайпера или снайперов, тогда можно будет подумать, что делать дальше.
Решетка отделяется от потолка с приглушенным сухим щелчком, похожим на звук, с которым ком земли бьет о крышку гроба. Рик заглядывает в люк.
— Ничего себе! Здесь столько места! Честное слово. Настоящий чердак!
Карен говорит:
— Не кричи, говори тише.
— Ну, я полез. Когда поднимусь, передайте мне дробовик.
— Ты с ним осторожнее! — говорит Карен.
Рик забирается в вентиляционную шахту. Люк передает ему дробовик и сам лезет следом. Внутри темно, но не настолько темно, чтобы совсем ничего не видеть. Жаркий солнечный свет сочится сквозь вентиляционные отверстия с обеих сторон и через шахты для труб, соединяющих крышу с недрами здания.
Люк говорит:
— Тише… — и подносит палец к губам. — Слышишь?
Мужчины молчат, прислушиваются. У них над головой, ближе к восточному краю крыши, слышны шаги, скрипящие по гравию.
Люк говорит:
— Это он.
Люк с Риком ползком пробираются к ближайшему отверстию в потолке. Рик заглядывает туда, делает знак Люку, что все о’кей, и, стараясь не шуметь, лезет вверх по наклонной вентиляционной шахте. Там достаточно места, и Люк лезет следом. Сквозь планки решетки, закрывающей шахту со стороны крыши, им виден снайпер. Весь напряженный, словно натянутая струна, он стоит навытяжку у невысокого, по колено, ограждения, идущего по краю крыши. Он похож на учителя химии в старшей школе — уж точно не на шаблонного смуглолицего террориста. Темная борода, бежевые летние брюки, джинсовая рубашка на молнии а-ля Джеймс Дин, черная бейсболка и темные очки из гардероба серийного убийцы — точно такие же, как у застреленного им Уоррена.
— Он там один? — прошептал Рик.
— Какого черта он делает там на крыше? И как он туда забрался?
— Сейчас я его сниму, — сказал Рик.
— Давай, — сказал Люк, а потом придержал Рика за руку. — Погоди. Ты уверен, что он там один?