Игрок

Нет, у него нет постоянной подружки или жены, просто он не фанат случайных отношений. Он либо один, либо строит что-то серьезное. Для меня непонятно, как мужик может столько месяцев обходиться без секса. Бл*дь, я без него всего пару недель и еле выдерживаю. От срыва меня удерживает только сладкий образ Пенелопы в голове и хорошо смазанная рука в душе.

— Грэхему стоит основать свой журнал сплетен, — отвечаю. — Этот гондон не может держать рот на замке.

— Он сразу же позвонил мне, и я уверен, говорил из коридора. И также поведал, что ты разговаривал с официанткой за пределами номера.

— Конечно же, бл*дь, он рассказал, — я качаю головой.

Грэхему пора к психологу. Его потребность быть в курсе моей личной жизни граничит с безумием.

— Итак, — Скотт делает паузу, отпивая глоток, пытаясь не уткнуться носом в коктейльный зонтик. — У тебя был первый поцелуй? — он подергивает бровями игриво, озорные бесята танцуют в его глазах.

Иногда мне кажется, что моя жизнь — это бесконечный круг средней школы, где все лезут в дела друг друга, сплетничают, кто кого целовал, и кто с кем порвал. Можно подумать, что в тридцать лет, я могу избегать этой подростковой драмы, спокойно поцеловать женщину в коридоре и не обсуждать это на следующий день со своими друзьями.

Но это не так просто, когда в друзьях у тебя Грэхем и Скотт. Они и возвращают меня своими выходками во времена средней школы. К счастью, я разговариваю со Скоттом, который предпочитает беседу, а не провокации. Идиот Грэхем же, как ребенок, любит провоцировать меня при любой возможности.

Делая глоток пива — девчачьи коктейли не в моем стиле — потягиваюсь на шезлонге и закрываю глаза под очками, позволяя солнцу ласкать кожу груди.

— Ты очень хорошо знаешь, что это не первый мой поцелуй.

Скотт хихикает.

— Я имею в виду с этой официанточкой.

— У нее есть имя, — отвечаю. Мне не нравится, что Пенелопу называют официанточкой.

— Ох, точно... и какое же? — Скотт замолкает, делая вид, что задумался. — Мисс Пикот?

— Прескотт, — выпаливаю раздраженно. — А имя Пенелопа.

— Очаровательно, — отвечает Скотт без какого-либо сарказма. Ему искренне нравится ее имя. — Пенелопа Прескотт звучит довольно мило.

Мило и очаровательно не те слова, которыми можно описать Пенелопу. Так можно высказаться о бабульке на лавочке с мятным мороженым, а не о Пенелопе.

Она интригующая, загадочная, красивая и сексуальная от кончиков пальцев до макушки головы.

Очаровательная? Бл*дь, нет. Скорее соблазнительная.

— Итааак... — настаивает Скотт. — Расскажи мне о ней.

— Не стоит об этом. Мы можем просто полежать в тишине и наслаждаться солнцем. Не обязательно говорить о чувствах.

Скотт садится на лежаке и смотрит на меня поверх очков.

— Гевин, Грэхема здесь нет, чтобы вывести тебя из себя. Поговори со мной.

Серьезно, почему этот мужик так любит разговорчики? Я не говорю о своих чувствах, особенно в публичных местах. Приберегу это для момента, когда у меня вырастет вагина, что сделает нас со Скоттом близнецами.

— Не о чем говорить, — пожимаю плечами.

— Ну, так она тебе нравится?

Злясь на его настойчивость, отвечаю:

— Конечно, нравится. Я бы не целовал ее в коридоре, если бы думал, что она уродица.

— Полагаю, что нет, — смеется Скотт. — Это для тебя просто трах или ты ищешь серьезных отношений?

Идиотский вопрос. Я понятия не имел. Начиналось все с желания трахнуть ее, но чем больше я видел ее уязвимости, тем сильнее мне хотелось ее защитить. Она пробралась мне под кожу в тот день, когда я увидел слезы в ее прекрасных глазах. Ярость вскипела во мне, и я хотел разорвать в клочья шлюху, что довела ее до такого. Мне хотелось вырвать член Генри, только потому, что он привел ее.

Прежде мне никогда не хотелось никого оберегать, но что-то в Пенелопе пробуждало моего внутреннего пещерного человека. Мне хотелось бить себя в грудь и пометить территорию. Расскажу ли я ей об этом? Бл*дь, нет. Признаюсь ли я в этом Скотту, который практически пускает слюни от мысли, что я могу влюбиться? Нет, бл*дь.

Я просто пожимаю плечами на его вопрос, не уверенный в своих желаниях.

— Ох, да ладно тебе, мужик. Скажи мне хоть что-нибудь.

— Зачем? — спрашиваю, задаваясь вопросом, почему Скотт не оставляет эту тему. Не то чтобы мы часто проводим время вместе, заплетая друг другу косички и говоря о чувствах. Мы мужчины, ради всего святого! Нам не должно нравиться подобное дерьмо.

Он поворачивается ко мне и ставит свой бокал на столик между нами.

— Ты не переживаешь о том, что умрешь в одиночестве? Никогда не испытаешь любовь?

Какого хрена?

— Нет, — отвечаю небрежно, не поворачиваясь к нему. Любовь под запретом, это точно. Она разрушает людей, стоит просто посмотреть на моего отца. Ой, нет, вы не можете, потому что он лежит под землей из-за этого сумасшедшего чувства.

— Тебе не интересно, каково это — думать о чьей-то душе впереди своей? Заботиться о ком-то так сильно, чтобы бежать в «Веселую картошку», чтобы успеть до закрытия ухватить последнюю порцию в виде животных?

Я хмурюсь.

— Во-первых, я не веду разговоры о душе. Во-вторых, я похож на гребаного слугу?