Игрок

— Нашей реальной реальности, Гурдже, — тихо сказал Олос. — Официальной версии, которая будет иметь документальное подтверждение, которой будут верить.

Гурдже усмехнулся во весь рот.

— Я буду рад помочь. Конечно же. Я буду рассматривать это как вызов — выставить себя в жалком виде для массы народа. Я даже помогу вам создать позиции такие жуткие, что сам не смогу найти выход. — Он поднял свой бокал. — Ведь в конце концов, важна сама игра, разве нет?

Хамин фыркнул, плечи его сотряслись. Он снова присосался к трубке, потом сквозь клуб дыма ответил:

— Ни один истинный игрок не мог бы сказать больше. — Он похлопал Гурдже по плечу. — Мистер Гурдже, даже если вы не захотите использовать все то, что вам предлагают в моем доме, я надеюсь, вы побудете с нами некоторое время. Я с удовольствием побеседую с вами. Вы останетесь?

— Почему бы и нет? — сказал Гурдже, и они втроем выпили друг за друга.

Олос откинулся к спинке и безмолвно рассмеялся. Все втроем обратились к танцорам, которые теперь изображали совокупление, образовав нечто вроде головоломки из тел, но по-прежнему, с удивлением отметил Гурдже, двигались в такт музыке.

Следующие пятнадцать дней он оставался в доме Хамина, вел осторожные беседы со старым ректором. Покидая хозяина, Гурдже чувствовал, что они изучили друг друга недостаточно хорошо, но все же узнали чуть больше — один о Культуре, другой об империи.

Хамин никак не мог поверить, что Культура обходится без денег.

— А как быть, если я захочу что-нибудь непомерное?

— Что?

— Ну, например, планету в собственность? — разразился смехом Хамин.

— Но как можно владеть планетой? — покачал головой Гурдже.

— Ну, если мне захочется?

— Я думаю, если бы вы нашли никем не занятую планету, куда можно высадиться, не ущемляя ничьих интересов… тогда, может быть. Но как бы вы не допустили высадки на нее других людей?

— А мог бы я купить флот боевых кораблей?

— Все наши корабли наделены разумом. Вы, конечно, можете попытаться приказать кораблю, но вряд ли у вас что-нибудь получится.

— Ваши корабли считают, что наделены разумом! — прыснул Хамин.

Еще более очаровательными Хамин нашел сексуальные нравы Культуры. Его приводило в восторг и одновременно в неистовство то, что Культура терпимо относится к гомосексуализму, инцесту, перемене пола, гермафродитизму и изменению половых характеристик — как относятся к путешествиям или новой прическе.

Хамин считал, что таким образом полностью теряется привлекательность всего этого. Неужели в Культуре ничто не запрещено?

Гурдже попытался объяснить, что у них нет никаких писаных законов, но тем не менее почти отсутствует преступность. Случаются изредка преступления на почве страсти (как предпочел назвать это Хамин), но больше почти ничего. Когда у каждого есть терминал, трудно совершать преступления и скрывать их, но ведь и мотивов практически не осталось.

— Но если кто-нибудь убьет кого-нибудь другого?

Гурдже пожал плечами:

— К нему приставляют автономника.

— Ага, уже на что-то похоже. А что делает автономник?

— Повсюду следует за вами, чтобы вы больше ничего такого не сделали.

— И это все?

— А что еще вы хотите? Социальная смерть, Хамин. Вас почти никто не приглашает в гости.

— А в вашей Культуре что, разве нельзя прийти без приглашения?

— Ну вообще-то можно, — согласился Гурдже. — Только с вами никто не будет разговаривать.

Что же касается рассказов Хамина об империи, то они лишь подчеркивали правоту Шохобохаума За, который говорил, что империя — это драгоценный камень, хотя его грани остры и режут все без разбора. Было не так уж трудно понять извращенные взгляды азадиан на то, что они называли «человеческим естеством» (слова, которые употреблялись каждый раз для оправдания чего-нибудь нечеловеческого и неестественного), — ведь они были частью сотворенного ими же самими монстра, который звался империей Азад и демонстрировал такой свирепый инстинкт (другого слова Гурдже не находил) самосохранения.

Империя хотела выжить. Она была похожа на животное с огромным могучим телом, которое позволяло сохраняться только определенным клетками или вирусам, деловито, автоматически и бездумно убивая всех остальных. Сам Хамин использовал эту аналогию, сравнивая революционеров с раком. Гурдже попытался было сказать, что отдельные клетки есть отдельные клетки, тогда как собранные в одно целое и наделенные сознанием сотни миллиардов их (или наделенный сознанием механизм, изготовленный из множества пикосхем) — это совсем другое… но Хамин не пожелал его слушать. Это Гурдже, а не он ничего не понимает!